Смертоносный всадник
Шрифт:
– Катись к чёрту, Азагот, – Тан направился к двери, пока совсем не обезумел и не замочил ублюдка.
– Танатос, подожди, – Идесс подошла к отцу, сложив руки словно в молитве. – Танатос спас мне жизнь.
Прекрасно. Была веская причина, почему Тан об этом не упоминал. Нет ничего хуже, чем сообщить отцу, что твой брат жестоко пытал его дочь.
Азагот прищурил глаза.
– Объясни.
Танатос замер от такого приказа, но поумерил свою гордость до того, как успел испортить единственный шанс
– Ты ведь знаешь, что Мор пытался уничтожить Шеул-гра.
– Конечно, – ответил Азагот, развернувшись к камину, который горел но не давал жара. – Сюда доходят слухи.
– Отец, – произнесла Идесс, – Мор отлавливал Мемитимов и пытал их, чтобы узнать место расположения твоего царства.
Азагот совершил трюк, напоминающий фильм "Экзорцист". Он повернул голову к Идесс – развернув на 180 градусов, хотя его тело в это время не двигалось. Глаза Азагота почернели, полностью скрыв белки, и тогда он заговорил, опасным, страшным хриплым голосом:
– Он осмелился вредить моим детям? – наконец его тело повернулось за головой. – Он поймал тебя?
Идесс кивнула.
– Если бы не Танатос, Арес, Лор и Ривер, то я бы всё ещё висела на колючей проволоке.
Рык Мрачного Жнеца заставил души и гримионов в тоннеле бросится врассыпную.
– Сбрось свои доспехи, – резко приказал он Танатосу.
– Зачем?
Азагот практически плевался огнём.
– Затем, что я приказал.
Неохотно Тан повиновался.
– Что теперь?
– Снимай одежду.
Тан сжал челюсти чтобы сдержать ругательства. Если Азагот захочет сексуальных услуг… Тан вздрогнул, но осторожно опустил Реган на пол и разделся. Никогда в жизни Танатос не чувствовал себя настолько обнаженным, чем в то время пока Азагот кружил вокруг него, по пути очерчивая пальцем кожу Тана.
По крайней мере, Идесс отвернулась. Интересно, заставит ли отец присутствовать свою дочь при том, что будет происходить.
Тан гадал, позволит ли ему Идесс после всего убить её отца.
– Я знаю твой секрет, Всадник, – произнес Азагот и встал за ним, и, прижавшись телом к спине Тана, прошептал на ухо: – Знаю, что ты праотец всей расы вампиров. Иногда сюда попадали и твои дневальники.
– Это уже больше не секрет, – выдавил он.
– И то правда. А знаешь ли ты, что за мной последнее слово в решении, будет ли истреблён тот или иной вид? – Чёрт побери, нет. Танатос этого не знал. – Но ты знаешь, что я уничтожил все виды, которые не имеют права на существование. Хочешь знать, почему я не истребил вампиров?
– Почему?
– Потому что, как и мои Мемитимы, они являются прекрасным сочетанием добра и зла. Они сбалансированы. Да, они сами выбирают, на какую сторону стать – добра или зла, но это же относится и к людям. И я позволил им существовать, хотя когда о твоей
– И что ты сделаешь тогда?
Вместо ответа Азагот продолжил рассматривать тело Танатос, время от времени останавливаясь, чтобы обрести линии той или иной татуировки. Ну и конечно, больше всего его интересовали рисунки на задницы. Ублюдок.
– Они неповторимы. Я их хочу.
– Я бы привел тебе своего мастера, но она мертва.
– Я знаю, но это бы всё равно не имело значения. Я хочу твои.
– Почему?
Азагота зашипел:
– Пусть тебя не волнуют мои причины. Но уверяю тебя: Ты дашь и не то, что я желал на протяжении очень долгого времени.
Танатос был чертовски уверен, что Азагот мог получить гребаное тату когда бы не пожелал. Очевидно, ему нужно было что-то особенное от рисунков Тана. И отдать их, скорее всего, было очень, ну очень плохой идеей.
Не важно.
– По рукам.
– Эту, – сказал Азагот поглаживая пальцем крылатого змея на бедре Тана.
Агония пронзила Тана когда татуировку вырвало из его плоти, а потом последовали муки от воспоминаний, которые она подавляла.
Образы и эмоции были острыми, резкими, и Тан пошатнулся от взрыва того дня, почти тысячу лет назад, когда он вырезал целый легион мужчин, чьим символом был крылатый змей.
– И эту.
Танатос зашипел, ибо острая боль мук оказалась еще сильнее в этот раз. Азагот забрал лук, который заглушал воспоминания об убийстве его отца.
Азагот забирал татуировки еще с десяток раз, и каждый раз Тан почти падал на колени. Он задавался вопросом, могла ли Реган чувствовать его боль, или все же была ограждена от его эмоций, когда исчезла броня.
Наконец, Азагот шагнул назад и разорвал свою рубашку. Грудь падшего ангела украшали четырнадцать татуировок Тана.
– Вся красота и почти без боли, – задумчиво проговорил Азагот. – Круто.
– Говори за себя.
Азагот наклонил голову, изучая Тана своими оценивающими глазами.
– Представляю как тебе сейчас больно.
– Переживу. – Тан надел штаны.
– Да, будешь. Ты проживешь остаток жизни не сделав себе ни одной татуировки.
Одевая рубашку, Тан замер.
– Почему?
– Потому что ты жульничал на протяжении пяти тысяч лет. Смерти, которые ты сеешь кругом, должны что-то значить. Должны заставлять тебя страдать. Вместо этого, ты хоронишь их глубоко в себе и ничего не чувствуешь. Это меня бесит.
Боже правый, Реган говорила ему то же самое. Тогда он отмахнулся от неё, поскольку как человек, она не могла постичь каково это, убивать на протяжении пяти тысяч лет. Краска стыда залила его лицо.