Смешенье
Шрифт:
Человек в паланкине перевёл его слова на маратхский и спросил:
– Так, может, осмотрим Большую яму и домой?
– Большая яма подождёт. Прежде мы осмотрим нашу картошку, – сказал Меч Божественного Огня.
Заявление, едва его перевели на маратхский, вызвало очень подозрительные перешёптывания среди помощников, придворных, прихлебателей и худ-кашт, то есть старейшин различных сегментов Канавы. Меч Божественного Огня несколько раз ударил осла пятками по бокам и двинулся вдоль Четвёртой излучины Третьей части Канавы. Заминдар
– Картошка вашего величества вряд ли сильно изменилась с последнего посещения. С другой стороны, из весьма надёжных источников мне стало известно, что Большая яма за это время стала не только глубже, но ещё и шире.
– Мы осмотрим нашу картошку, – упрямо отвечал правитель. Они явно приближались к искомой грядке: у крестьянских парней, трудившихся тут, были длинные носы и вытянутые головы, отличавшие племя Четвёртой излучины от других, менее чтимых каст левого берега Третьей части. Только на прошлой неделе один из них стал неприкасаемым за то, что «перепрыгнул через канаву», то есть переспал с правобережной девкой.
– Чем одна картофелина отличается от другой? – философски вопросил заминдар.
– По сути, ничем – но в нашем джагире другой нет!
– И всё же если, допустим, в определённый день у вас на тарелке материализуется некая картофелина, так ли важна её предыстория?
– Ты сборщик податей, а не философ. Помни своё место.
– Простите, ваше величество, но мы философствовали, когда прадед Аристотеля бил камнем о камень.
– И куда это вас завело?
Впереди показался Плоский бурый камень, который вместе с Маленьким серым валуном, отстоящим от него примерно на сто ярдов, составлял практически весь здешний рельеф. Четвёртая излучина как раз его огибала. Жители излучины Плоского бурого камня считались лучшими огородниками Народа; холодными ночами они сидели на капусте, как курицы на яйцах, согревая кочаны собственным теплом. В обычных условиях они бы повернули головы, чтобы с гордостью улыбнуться монарху. Однако сейчас они сидели на корточках, ссутулясь, спиной к нему, и прятали глаза. Меч Божественного Огня не мог понять причину, пока не увидел зазор в человеческой цепочке. Как ни плотно сидели люди, они потеснились, образовав просвет фута в два, и продолжали отодвигаться дальше. Посредине разрыва худая женщина в ветхом платье склонилась над мёртвым растением.
Меч Божественного Огня отреагировал коротко и непечатно. Женщина сжалась, как будто он ударил её плетью. Следом прозвучал вопрос:
– Что сталось с нашей картошкой?
– Государь, я провёл расследование, как только мне доложили о случившемся. Худ-кашта Четвёртой излучины понёс суровое наказание. Я окольными путями обратился к Владыке Праведной Резни и к Шамбаджи, дабы выяснить, нельзя ли купить у них новую картофелину…
– Выбрось из головы! Откуда возьмутся деньги? Нам буйвола кормить нечем.
– Если отложить приобретение новой верёвки…
– Старую связывали столько раз, что она
– Но вы уже который год не ведёте против него боевых действий.
– Как не веду?! Я взял в осаду его крепость!
– Вы зовёте это осадой, другие назвали бы затянувшимся пикником.
– Так или иначе, Шамбаджи – наш враг.
– В Индии нет ничего невозможного.
– Тогда где моя картошка?!
Молчание. Женщина простёрлась ниц и принялась молить о пощаде.
– Час от часу не легче. Теперь она, наверное, устроит самосожжение или что-нибудь в таком роде, – пробормотал монарх. – Что показало расследование?
– Возможно, имела место диверсия.
– Со стороны правобережных, полагаю?
– Месть за многочисленные перепрыгивания канавы.
– Ладно, я не хочу затевать войну, – задумчиво произнёс Меч Божественного Огня. – Не то следующей станет моя брюква.
– С правобережных станется, они немногим лучше обезьян.
– Скажи, что я сам виноват.
– Простите, государь?
– Карма. Я косо посмотрел на корову или вроде того. Сочини какую-нибудь ахинею. Ты ведь хорошо это умеешь.
– Воистину вы – мудрейший из всех, кто правил этой землёй.
– Да, жаль, что мой срок истекает через четыре месяца.
Через полчаса Меч Божественного Огня слез с ослика, а его заминдар вышел из паланкина. Оба встали над Большой ямой, куда стекала вся вода, добравшаяся от колодца. Местные члены касты коли привозили на арбах сухую чёрную грязь из копей в других частях джагира и высыпали в яму. Затем жижу месили палками, воду сверху собирали и заливали в горшки. Их кипятили на костре из дров, добытых в горах членами местной касты дровосеков. Когда содержимое упаривалось, его выливали на глиняные лотки и оставляли на солнце. Через некоторое время на лотках оставался белый порошок.
– Кто это такой в балахоне и почему он ест мою селитру? – вопросил Меч Божественного Огня, глядя из-под руки на лотки.
Все повернулись и увидели, что некто в длинном серовато-белом одеянии – не то монашеской рясе, не то арабской джеллабе – пробует на язык пригоршню селитренной рапы, зачёрпнутой с одного из лотков. Лицо неизвестного скрывал капюшон, натянутый от солнца.
Два совара и три пеших лучника – примерно половина монаршей гвардии – затрусили к нему, на ходу вытаскивая оружие. Однако у человека в балахоне тоже имелись телохранители – двое всадников, – которые выехали и встали с флангов. У обоих были мушкеты.
– Государь, это представляется покушением, спланированным лучше обычного, – сказал заминдар, спрыгивая с паланкина и доставая собственный мушкет. – Не соблаговолите ли спрятаться в Большую яму?
Правитель здешних мест достал из одежды пистоль и проверил, есть ли на полке порох.
– Сие не отождествляется мною с покушением, – заметил он. – Может быть, это бродячие торговцы картошкой.
Меч Божественного Огня дал ослику шенкелей и проехал между своими телохранителями, замершими при виде мушкетов.