Смоленский поход
Шрифт:
— Вот же аспиды многоглавые, все им не так! Чего делать-то будем?
— Государю надобно сказать, — робко предположил Федька.
— Ага, — посмотрел на него с жалостью Вельяминов, — а что мы ему скажем, что бояричи воду мутят? Так он это без нас знает. Вот кабы ты услыхал, что они умысел на государя имеют, тогда другое дело…
— А может, услыхал? — с надеждой спросил Анисим, — главное дело начать, а на дыбе и не в таком признаешься.
— Не, — испугался Федор, — врать не стану. Государь меня будто насквозь видит, да и невместно это — напраслину возводить.
— Можно и без дыбы, — задумчиво проговорил Михальский, — отправить их куда
— Э, нет, — не согласился с ним Пушкарев, — эти дурачки молодые не сами додумались, а за кем-то повторяют. Надо узнать за кем. Да и если они нынче ничего не умышляют, так завтра начнут, а крамолу если рвать то с корнем!
— Не пойдет на это государь, — покачал головой Никита, — сами знаете, он пока в их руках сабли не увидит, в заговор не поверит.
— Угу, — покачал головой Анисим и вдруг хлопнул себя по голове, — охти мне, а пока мы все здесь, с царем кто?
— Не бойся, фон Гершов с ним, а его драгуны, да кирасиры на часах вокруг шатра.
— Тогда ладно, Кароль он человек надежный, даром что немец.
Утром следующего дня я вместе со свитой направился к ближайшей к лагерю осадной батарее. Лично встретивший меняВан Дейк отчитался о проделанной работе и доложил о готовности начать обстрел. Внимательно ознакомившись с тем, как установлены осадные пищали и бомбарды, я, укрывшись в небольшом, специально устроенном на такой случай окопчике, махнул рукой в знак согласия. Орудия были уже заряжены и пушкари один за другим подбегали к своим пушкам, вжимая фитили в затравки. Первым канонаду начала большая богато изукрашенная пищаль под названием «Аспид». Выстрел разорвал напряженную тишину в клочья, и в сторону крепостной стены понеслось кованое ядро. Прицел был взят достаточно хорошо и гостинец ударил в самое основание стены, брызнув в разные стороны осколками. Стены в этом месте были обрушены еще поляками в прошлую осаду. Не имея времени возвести новые укрепления, новые хозяева ограничились лишь тем, что, расчистив завалы, возвели на месте обрушившегося прясла обычные бревенчатые клети, забитые изнутри землей вперемешку с кирпичными обломками прежнего строения. Позади деревянной стены был насыпан вал с частоколом поверху. На самих клетях стояли несколько пушек малого калибра, из которых осажденные попытались вести контрбатарейную борьбу, но, убедившись, что не могут состязаться с нами в дальнобойности, прекратили это бесполезное занятие.
Тем временем пушкари произвели выстрел из второй пищали под названием «Инрог». На этот раз прицел оказался не столь точен, и снаряд пронесся над головами осажденных и, не принеся видимых повреждений, зарылся в земляном валу. Третьим стрелял «Волк» чье ядро ударило прямо в деревянную стену, заставив ее покачнутся. Потом, примерно с тем же успехом, выпалили одна за другой три бомбарды, названий которых я не помнил. Выскочив из своего окопчика, я бегом направился кВан Дейку, командовавшему суетившимися вокруг своих «монстров» пушкарями.
— Все просто превосходно, ваше величество, — прокричал он мне, как видно, немного оглушенный, — если дела пойдут так, то за три дня мы сметем эти жалкие укрепления!
— Хорошо, друг мой, — отвечал я ему, — продолжайте в том же духе. Как долго идет перезарядка ваших пушек?
— К сожалению, не так быстро, все же орудия весьма велики.
— Объявите пушкарям, что за каждое удачное попадание они получат по серебряной чешуйке, на всех, разумеется. Те, кто будут заряжать проворнее прочих также получат награду.
— О, это весьма благотворно скажется на их усердии, государь.
— Не буду больше вам мешать, господинВан Дейк. Ведите огонь, и не забывайте о прочих батареях. К сожалению вы мой единственный инженер, так что вам придется потрудиться.
— Я буду только рад служить вам, sire! К тому же эти укрепления будет не слишком трудно разрушить. Они хороши, быть может, против татар или еще кого, но для противодействия массированному артиллерийскому огню, совершенно не годятся.
— Вы полагаете?
— Вне всякого сомнения!
— Отлично, значит, у вас будет одной заботой больше.
— Как это?
— А как вы думаете, кто займется улучшением этой крепости, как только мы ее возьмем?
— Черт возьми!
— Привыкайте, Рутгер, в России так уж заведено: — кто везет, того и грузят!
— Ну, этим вы меня не напугаете, тем более что в Голландии точно так же.
Закончив разговор сВан Дейком, я повернулся к своей свите и застал ее в не слишком приглядном виде. Сразу стало понятно, кто имеет боевой опыт, а кто — нет. Если первые догадались закрыть уши и открыть рот, чтобы спасти свои барабанные перепонки, то вторые, совершенно оглушенные, кривили страдальческие лица. Проделавший со мной весь поход Миша Романов был из первых, а вот прочие рынды в основном относились ко вторым. К тому же многие из них с перепугу попадали наземь, перепачкав богатые черные кафтаны с серебряными орлами на груди.
С этого дня канонада не прекращалась ни днем, ни ночью, с тем, чтобы не давать осажденным исправлять разрушения. К концу второго дня обстрела над городом появился белый флаг. Обстрел тут же прекратили и послали гонца уведомить меня о данном обстоятельстве. Впрочем, подивившись наступившей тишине, я сам вскочил в седло и вскоре был на батарее.
На сей раз, парламентер был только один — ксендз Калиновский. Вид у него был уже не столь надменный, но гордости и фанатичного блеска в глазах меньше не стало. Вообще поляки интересные люди. Когда дела у них идут хорошо, они, иной раз, бывают просто отвратительны своим шляхетным гонором и невообразимым чванством. Но в годину трудностей те же самые люди, случается, проявляют просто римское величие духа и истинное самопожертвование.
— Добрый вечер, падре, — поприветствовал я его на латыни, — что привело вас, на сей раз?
— Это вы? — удивленно спросил он, как видно, не узнав меня сразу в рейтарских доспехах.
— Как видите, святой отец. Вы пришли сообщить мне о капитуляции? Если нет, то вы только зря утруждали свои ноги.
— Нет, ваше королевское высочество, мы не сдадимся.
— Тогда нам не о чем разговаривать. Удивляюсь только, зачем Глебович вас послал.
— Нет, воевода не давал мне поручений, я сам упросил его послать меня к вам.
— Зачем же?
— В городе помимо шляхтичей и жолнежей, чье ремесло война, находится немало женщин и детей. Я прошу, во имя человеколюбия, разрешить им свободный выход за стены.
— Хм, а отчего вы, святой отец, не побеспокоились об их жизнях в прошлую нашу встречу?
В ответ на мой вопрос, Калиновский только воздел руки к небу, дескать, на все воля небес.
— Молчите? Так я вам скажу, в прошлый раз вы были уверены в своей неуязвимости и преисполнились гордыни. Теперь же, когда мои пушки со всей ясностью показали вам хрупкость вашего бытия, вы вспомнили о человеколюбии и милосердии. Позвольте вас спросить, падре, а сами вы часто проявляли эти качества?