Смоленский поход
Шрифт:
— Кто вы такой, чтобы судить меня?
— Можете считать, что я меч в руках господа!
Услышав мои слова, Калиновский вскинул голову и хотел что-то сказать, но сдержался и, помолчав еще некоторое время, буквально по слогам выдавил из себя:
— Вы выпустите женщин и детей?
— Их много? — немного смягчился я, глядя на его смирение.
— О, всего несколько пани с детьми и прислугой, — оживился ксендз, — право, победа над беззащитными женщинами, не добавит славы вашим знаменам.
До сих пор, разговаривая с бенедиктинцем, я не подозревал, что священник печется лишь о сохранности жизней католиков. Тем горше было мое разочарование.
— Святой отец, общаясь с вами, я узнал о милосердии и всепрощении, даже больше чем из притчи о добром самаритянине. Передайте Глебовичу, что я выпущу ваши семьи только вместе с гарнизоном. Я последний раз предлагаю
— Боюсь на это, Глебович с Мелешко не смогут пойти…
— Мелешко?
— Смоленский каштелян.
— Понятно…. Все же сообщите Глебовичу и Мелешко о моем предложении. Если же они не прислушаются к голосу разума, все, что я могу вам предложить, это собрать ваших подопечных во время штурма в соборе. В отличие от католиков мои солдаты иногда помнят о неприкосновенности церквей.
— Вы шутите?
— Нисколько. К тому же я буду там и смогу вмешаться в случае необходимости.
Выслушав меня, Калиновский горестно покачал головой, и собрался было уходить, однако в последний момент обернулся и, помявшись, проговорил:
— Позволено ли мне будет задать вам еще один вопрос, ваше высочество?
— Спрашивайте, падре.
— Мы не могли видеться раньше? Понимаете, у меня такое чувство, что мы прежде встречались, а я никак не могу вспомнить где.
— Может быть, в Риме?
— Вы бывали в городе святого Петра?
— Нет, но если святая католическая церковь не перестанет лезть в мои дела — обязательно побываю! Ступайте, святой отец, у вас час. Если к пану воеводе не вернется разум, мои пушки продолжат свое дело.
Увы, воевода не воспользовался моим щедрым предложением, и вскоре канонада возобновилась с прежним ожесточением. Пока пушкари, раззадоренные обещанием щедрой платы, посылали в сторону вражеских укреплений ядро за ядром, посоха, не покладая рук, рубила сучья для фашин, готовила корзины с землей и мастерила лестницы. Кроме того, значительная часть работников, под прикрытием артиллерийского огня, вела подкоп ко рву, опоясывающему Смоленск. Вообще, сначала предполагалось завести под стену мину, но по здравому размышлению от этой затеи отказались. Если рассчитать необходимую длину подземного штрека, было хотя и непросто, но возможно, то количество пороха, потребного на подрыв стены, оставалась величиной неизвестной. Ван Дейк сразу признался мне, что его знаний недостаточно для подобной затеи, но я предложил ему ограничиться подземным ходом в ров. С его помощью можно было скрытно сосредоточить пехоту перед штурмом, чтобы в решительный момент, поднявшись на фасы атаковать неприятеля.
Решающий момент приближался с каждым часом. Непрерывный огонь все более превращал деревянные укрепления в груды развалин, а землекопы были уже совсем рядом с целью. В траншее, примыкающей, к батарее, стояли, сохраняя строй, мои «людоеды». Я по привычке всматривался в их лица, иногда кивая знакомым. Один из офицеров отставил в сторону свой протазан и, сняв с головы каску, поклонился мне.
— Курт из Ростока, — узнал я его, — как поживаешь приятель?
— О, ваше величество помнит меня!
— Конечно, ты же первый перешел ко мне на службу из этого полка, к тому же ты из Мекленбурга.
— Да, вы мой герцог, а я ваш подданный.
— Что скажешь про этот город, парень?
— Мы уже осаждали его, когда служили королю Сигизмунду. Но тогда у нас не было таких славных пушек, и мы проторчали тут чертову уйму времени, пока смогли взойти на стены.
— А сегодня сможете?
— После того что с ним сделали ваши пушки? Конечно!
Пальба еще продолжалась, когда «людоеды» начали движение. Один за другим проходя узкой сапой в ров, они накапливались для решительной атаки. Особенно трудно было протащить через подземный ход лестницы, но с этим кое-как справились. Пики же тащить не стали вовсе, ограничив вооружение пикинеров шпагами, тесаками и глефами. Пролетавшие над головами ядра заставляли наемников пригибаться, но постепенно, убедившись что они не причиняют вреда, солдаты повеселели. Наконец, утомленные пушкари прекратили пальбу. Такое случалось и раньше, правда, ненадолго. Так что, осажденные продолжали оставаться в своих укрытиях, не решаясь выглянуть в сторону противника. Тем неожиданней был звук трубы, разрезавший хрупкую тишину. Пока часовые напряженно всматривались в сторону осадных батарей, пытаясь понять что происходит, «людоеды» установили лестницы и в полной тишине стали карабкаться на вал. Первыми заметили начинающуюся атаку наблюдатели с башен, не подвергавшихся обстрелу. Увидев упорно карабкавшихся по фасам наемников, они подняли тревогу и открыли по ним фланговый огонь. Ван Дейк напрасно говорил, что Смоленск годится только против татар. Стены и башни кремля имели три пояса батарей надежно фланкировавших все пространство перед ними. Однако, захватив город, король Сигизмунд, имел неосторожность приказать вывести большинство пушек в другие крепости Речи Посполитой, в основном в Литву. Таким образом, сейчас по атакующим вели огонь лишь жалкие остатки былой огневой мощи цитадели. И хотя поле перед стенами усеяло немало фигур в кирасах и шлемах, но основная масса ревущих от ярости пехотинцев ворвалась в пролом и сцепились в яростной схватке с польскими жолнежами. Впрочем, ничего еще было не решено. Поляки и литвины ожесточенно сопротивлялись наседающему противнику. Сабли с жалобным звоном встречались со шпагами, копья ломались о глефы, а дикие крики дерущихся перемежались со стонами раненых и умирающих. На какое-то время установилось хрупкое равновесие, когда ярость атакующих, разбивалась о стойкость обороняющихся, но любая пушинка опустившаяся на чашу весов могла склонить их в ту или иную сторону. Поняв это, командовавший этим участком каштелян Иван Мелешко послал одного из шляхтичей к воеводе за подмогой.
— Ясновельможный пан воевода, — обратился тот, добравшись до Глебовича, — прикажите спешиться гусарам и мы скинем немецких изменников и схизматиков в ров!
— Увы, у меня нет такой возможности, — покачал в ответ головой старый вояка.
— Как же так? — изумился посланник.
— Вы, ясновельможный пан, думаете, что мекленбургский дьявол атакует только вас? — горько усмехнулся Глебович, — посмотрите хорошенько, атака началась с трех сторон одновременно. И везде положение такое же, как у вас. Я могу поддержать нашу оборону только в одном месте, но не в трех сразу! Идите и передайте пану каштеляну мою волю: — держаться пока есть силы!
По дну рва перед Шейновым валом протекала небольшая речушка, скорее даже ручей, тем не менее, не позволивший сделать подкоп и атаковавшие с этой стороны казаки были вынуждены идти на приступ по чистому полю. Каждый из них идя в атаку, тащил с собой связку хвороста или корзину с землей, которой старался прикрыться от огня. Добежав до рва, каждый бросал свою ношу вниз, и, отскочив в сторону, освобождая дорогу следующему, брался за самопал или лук и начинал стрелять по противнику. Вскоре получилась узкая дамба, по которой казаки прошли в пролом. Оборонявшиеся встретили их ужасающим огнем, но они, теряя товарищей, продолжали рваться вперед. Наконец, достигнув вражеских укреплений, донцы тут же довели дело до сабель. Поляки и литвины оставили свои мушкеты и тоже взялись за белое оружие. Корабеллы, кончары и наздаки* опускались на головы атакующим, доказывая превосходство благородных шляхтичей над, взявшим в руки оружие, быдлом. Однако, те продолжали насыпать перешеек, расширяя его и все новые толпы казаков переходили ров и вступали в схватку. Вскоре им удалось потеснить своего противника, и отчаянная борьба закипела на полуразрушенных укреплениях.
—---------
*Корабела — род сабли. Кончар и наздак. — Оружие предназначенное для пробивания доспехов.
Анисим Пушкарев командовавший стрельцами, подошел к делу творчески. Не понаслышке зная тактику мекленбуржцев, он приказал своим людям изготовить некоторое количество гренад. Достать или изготовить железные корпуса не было никакой возможности, но, как говорится, голь на выдумку хитра. Стрельцы ухитрились обойтись небольшими керамическими кувшинами, внутрь которых насыпался порох вперемешку с речной галькой, а в заткнутой горловине устраивались фитили. Пока осадные пищали посылали во врага свои последние гостинцы, импровизированные гренадеры, где ползком, где бегом подобрались к бойницам на башнях и перед самой атакой закинули внутрь свои «чертовы яблоки». Что характерно — добровольцев не было, а охотники в гренадеры были выбраны по жребию. Как не несовершенны были эти самодельные гренады, но свою роль они сыграли. Не знаю, удалось ли кого убить из оборонявшихся, но напугать грохотом и дымом определенно получилось. Так что пока стрельцы и посоха засыпали ров фашинами, им почти никто не мешал, а когда пришедшие в себя поляки все же открыли огонь, ратники стремянного полка уже были на полуразрушенных стенах, сметая бердышами все на своем пути.