Смотри, но не трогай
Шрифт:
Чувствую, как меня перекашивает. От злости, от ревности, от отвращения. Нет, разумеется, я в курсе, что они вместе, но одно дело — просто знать, и совсем другое — наблюдать за их лобызаниями собственными, мать вашу, глазами.
Хочется ослепнуть. Хочется с корнем выдрать глазные яблоки, лишь бы не видеть, как его язык проталкивается в ее рот.
Погано. Хоть волком вой.
И зачем я приперся на эту тусовку? Идиот, блин.
Приложив усилие, отворачиваюсь от целующейся парочки и тут же напарываюсь на внимательный взгляд Веро. Бьюсь об заклад, все
Ланская не отводит взор и не пытается изобразить улыбку. Смотрит прямо и с вызовом, словно уличила меня в чем-то дурном. Осуждает, наверное. Злится.
Ну а мне плевать, если честно. Подумаешь, великая тайна! Да любой, у кого есть глаза, уже давно понял, что я неровно дышу к Грановской. Я же только на нее и пялюсь! Так что надеюсь, Веро не станет закатывать скандал по поводу своих подозрений. Я заранее готов подписаться под каждым из них.
Срываюсь с места и иду на кухню. Теперь у меня наконец-то появился план — напиться и забыться. Желательно, как можно скорее. Ибо на трезвую голову я происходящего не вывожу. Еще пара минут созерцания Грановской в объятиях Никитоса — и я точно с кем-нибудь подерусь.
Хватаю первую попавшуюся бутылку и щедро орошаю ее содержимым стакан. Пью — морщусь. Потом снова пью, не закусывая. Осушив первый, наливаю второй. Еще несколько глотков. Пищевод горит адским пламенем, а башка постепенно тупеет. Хорошо, черт подери! То, что доктор прописал.
— Думаешь, это выход? — мрачно интересуется Веро, когда я опрокидываю в себя которую по счету порцию выпивки.
Возникла из ниоткуда. Я не видел, как она подошла.
— Да похрен. Я вообще не думаю.
Вновь прикладываюсь к стакану и залпом допиваю все, что было на дне.
— Тим, слушай, не закрывайся от меня. Я понимаю, что с тобой происходит.
— Да? — наигранно изображаю удивление. — Впечатляет. Потому что даже я сам, ни фига не врубаюсь, что со мной происходит, Веро.
— Так бывает, — в ее тоне сквозит сочувствие. — Порой мы испытываем влечение к людям, которые нам совсем не подходят. Помнишь, как в десятом классе мы расстались под Новый год? Я тогда еще гуляла с Германом Свитинским?
— Ну и?
— Так вот, когда я проводила с ним время, мне казалось, что он мне по-настоящему нравится. Но потом мы с тобой помирились, и я четко осознала, что никакой Герман мне и даром не сдался. Что ты моя судьба, Тим, и мы созданы друг для друга, — Вероника обходит стол и становится рядом. — У тебя сейчас то же самое. Ты думаешь, будто тебе нужна Грановская, но на самом деле это не так. Это просто помутнение. Игра запутавшегося разума. Но я помогу тебе разобраться в истинных чувствах. Я буду рядом, согласен?
Где-то на уровне интуиции понимаю, что Ланская говорит серьезные вещи. Но я так устал и так стремительно пьянею, что едва ли улавливаю общий смысл ее тирады. О чем она вообще толкует? Сознание выхватывает и сохраняет в памяти лишь отдельные обрывки фраз: «созданы друг для друга», «тебе нужна Грановская», «истинные чувства».
Господи, и Ланская туда же. Неужели она тоже считает, что мне нужно бороться за Леру? Попытаться наладить наши отношения? Попросить прощения, в конце концов…
— Ты права, — киваю я. — Ты чертовски права, Веро!
В глазах двоится, а в теле ощущается небывалая легкость. Кажется, я добился нужного эффекта! Больше никаких зажимов и спазмов в области сердца.
Висну на Ланской и зарываюсь носом в ее волосы. Вспоминаю вдруг, что мы с ней знакомы больше десяти лет. Приличный срок. Пускай любви у нас не вышло, но близкими людьми мы все равно остались. Вон, как она за меня переживает. Советы дельные дает.
— Спасибо, Веро, — наклоняюсь и, слегка промазав мимо щеки, целую ее в глаз. — Ты настоящий друг… ___
Глава 39
Лера
— Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! — цитируя строчку из известной песни, провозглашает Верещагин.
— За Алекса! За радушного хозяина и клевого парня! — кричит кто-то.
— За Алекса! — подхватывают остальные.
В воздух взмывают бокалы, а Верещагин довольно улыбается. Он любит быть в центре внимания. Должно быть, именно поэтому закатывает такие шумные вечеринки. Здесь он неизменно король.
— Хочешь, пойдем погуляем? — предлагает Никита, рисуя причудливые невидимые узоры на моей раскрытой ладони. — Там в конце поселка мост над рекой… Очень красиво.
— Никаких погуляем! — в наш разговор вмешивается Дима Обуховский, однокурсник Матвеева. — Мы сейчас идем играть в покер! Ты забыл, Никитос?
— Не рановато? — косится на наручные часы.
— Нормально. Там уже стол зеленый скатертью покрыли, и свет в комнате приглушили, чтобы все как в киношках было, — ржет парень.
— Ну че, погнали? — к нам подходит Верещагин и похлопывает Никиту по плечу. — Я готов ободрать вас как липку, пацаны.
— Вы будете играть на деньги? — удивляюсь я.
— Конечно, а ты как думала? — усмехается Обуховский.
— Я думала, на интерес…
— Пф… На интерес неинтересно!
— Подождешь меня? — Никита заглядывает мне в глаза. — Я недолго… Максимум час.
— Или два, — снова влезает Димка. — Покер — игра азартная.
— Обух, свали, а, — рявкает Матвеев. — Щас я подойду.
Изрядно подвыпивший Обуховский пожимает плечами и ретируется, а Никита вновь фокусируется на мне.
— Подожду, конечно. Играй, сколько хочешь, — ласково поглаживаю его щеку. — А я пока с девчонками посплетничаю. А то они обижаются, что я все свободное время с тобой провожу.
— Окей.
Обхватив мое лицо ладонями, Никита прижимается ко мне губами. Целует так, будто мы расстаемся не на час, а на вечность: нежно, чувственно, смакуя каждое движение языка.
— Ну все, иди, — со смехом высвобождаюсь из его объятий. — И смотри не проиграйся в пух и прах! — шутливо грожу пальцем.