Смута
Шрифт:
— Почему только русского?
— Идеи интернационализма тоже потерпели крах. Дело идет к развалу империи. Все стремятся к национальной определенности и независимости. А чем мы, русские, хуже других. Я лично за выход России из Советского Союза и за превращение ее в федерацию русских государств. Ельцин прав!
— Наша область тоже будет самостоятельным государством?
— Не говори пошлостей! России для ее возрождения нужна национальная духовная элита и своя правящая аристократия.
— Так может быть царя обратно пригласить?
— Президент или царь — какая разница?!
— До чего мы докатились?!
— А ты предложи что-либо получше!
— В нашей стране, — сказал Горев, — максимум возможного был достигнут в брежневские годы. Как показывает опыт перестройки, любые преобразования ведут лишь к ухудшениям и к гибели страны. Можете меня называть как угодно, но моя позиция такова. Наша страна не нуждалась ни в какой перестройке, ни в какой революции сверху, ни в какой западнизации. Нужны были не маниакальные планы, а преобразования и усовершенствования обычными методами, не вызывающими сенсаций на Западе. Я считаю политику перестройки не просто ошибкой, а преступлением перед страной и народом.
— Что ты предлагаешь? Возвращаться назад?
— В прошлое не возвращаются. Надо восстанавливать нормальный порядок в стране.
— Что ты считаешь нормальным порядком?
— То, что построили за семьдесят лет нашей истории.
— Никогда бы не подумал, что в тебе таились такие махровые консервативные идеи, — сказал Слепой.
— Я этого тоже не знал, — сказал Горев. — Я, как и все вы, мыслил на уровне личной неустроенности. Только теперь, когда над страной нависла угроза гибели, я начал кое-что соображать на более высоком уровне — на уровне исторической ответственности за судьбу страны и народа.
— А стоит ли наша страна и наш народ того? — сказал Фюрер. — Я думаю, что есть один выход: последовать примеру Запада.
— И когда ты сделал это открытие? — спросил Остряк. — Когда тебе посветила карьера дипломата, выполняющего установку на западнизацию?! Значит, ты будешь готовиться на роль предателя на высоком уровне?
— Прекратите пустую ругатню, — вмешалась Катя. — Дело не в этом.
— А в чем?
— А в том, что нас обманывают все, кому не лень. В том, что мы лишь марионетки в чьей-то грязной игре.
Народный трибунал
По словам Остряка, их группа называется Народный трибунал. Возникла она с целью борьбы против организованной преступности. Власти фактически неспособны остановить ее, а в значительной мере вступают в сговор с преступниками. Группа Народный трибунал берет на себя те функции, которые должны были бы выполнять органы власти. Но она выполняет эти функции своими методами, разумеется — нелегальными, порицаемыми морально и запрещаемыми юридически. А что делать, если в стране царит бесправие и полное моральное разложение. Народ вправе как-то защищаться. В группу входят молодые рабочие. Все уже отслужили в армии.
Оставшись наедине с Горевым, Чернов спросил его мнение о группе Остряка.
— На первый взгляд, — сказал Горев, — цели у них благородные. Но ты сам знаешь, благими намерениями вымощена дорога в ад. То, что они наказывают грабителей, это хорошо. Но ведь они их сами грабят. Так что вряд ли их деятельность можно считать совсем бескорыстной. Они наверняка не остановятся на том, что делают сейчас. Я нисколько не удивлюсь, если они выдвинут лозунг Бей перестройщиков!.
— А что в этом плохого?
— Я не говорю, что это само по себе плохо. А ты подумай вот о чем. Бывшие солдаты создают группу, о которой говорит весь город. Имеют оружие. Почти открыто делают налеты на миллионеров и бандитские шайки. Не кажется ли тебе, что за их спиной стоят более серьезные силы? Кто-то хочет их руками каштаны из огня таскать. Кто? Я ничуть не сомневаюсь в том, что к этому делу так или иначе причастно КГБ. Я тебе не советую связываться с этим Народным трибуналом.
Лесков
Узнав адрес Лескова в отделе кадров, Чернов решил навестить его. Лесков жил одиноко. Жена его умерла несколько лет назад. Дети завели свои семьи. Он разделил с ними квартиру, получив в качестве своей доли маленькую комнатушку в старом доме на окраине города. Когда пришел Чернов, Лесков лежал в постели больной. Соседка по квартире приготовила ему что-то поесть. Чернова он узнал: он сохранил хорошую память, помнил всех сотрудников комбината. Разговорились. Чернов сказал, что его интересует проблема покушений на Сталина. Лесков провел много лет в лагерях, наверняка встречал таких заключенных, которые обвинялись в подготовке покушений на Сталина.
— Я сам был осужден по обвинению в подготовке покушения на Сталина, сказал Лесков.
— Само собой разумеется, — сказал Чернов, — обвинение было ложным.
— Почему же ложным?! Мы на самом деле планировали такое покушение.
— Но ведь нам сообщали, что Вы были осуждены по клеветническому доносу!
— Вышла установка сверху считать всех репрессированных невинными жертвами сталинизма. Вот в комиссии по реабилитации и ринулись в другую крайность.
— Так значит Вас осудили Правильно?! Никакой клеветы не было?!
— Была и клевета. И несправедливость.
— Не понимаю!
— В доносах и в обвинении говорилось то, чего на самом деле не было. Это и дало основание комиссии реабилитировать нас как невинные жертвы. Но в наших замыслах было нечто такое, что не попало в доносы и в обвинение.
— А если бы попало, тогда что было бы?
— Тогда нас расстреляли бы.
— У вас была группа?