Смута

Зиновьев Александр Александрович

Белова, конечно, оставили в комбинате. Ему повезло: пара его статей была перепечатана в немецком журнале, так что немцы считали его серьезным ученым, и он мог работать на компьютере. Гробовой стал директором комбината, а Социолух — его помощником. Не повезло Чернову. Комбинат по настоянию немцев полностью компьютеризировался, а Чернов, естественно, не удовлетворял этому требованию, и его уволили. Уволили и Горева. Поскольку направление исследований его группы не соответствовало новой ориентации комбината на западную технологию.

Мать

Юрий по-своему любил мать: он привык относиться к ней как к части своего собственного тела, как к необходимому условию

своего бытия. Он никогда не разговаривал с ней на серьезные темы: у нее было самое примитивное образование, книг и газет она вообще не читала, смотрела лишь телевизор, да и то только развлекательные программы. Они разговаривали лишь на бытовые темы, да и то односложно, без эмоций и обобщений. У нее был хороший голос и слух, но петь было некогда и некому. Тем более в моду вошли такие голоса, мелодии и формы исполнения, какие ей были непонятны и неприемлемы.

— Что-то Малов давно не появлялся, — сказал Юрий матери однажды за обедом. — Что с ним?

— В больнице, — ответила мать. — От алкоголизма лечится. Его предупредили: если не будет лечиться, уволят.

— Жаль. Хороший человек.

— Хороший. А у нас всегда так: если человек хороший, то обязательно несчастный.

— Ты так думаешь? Ну, а мои друзья — Белов и Миронов?

— Да какие они хорошие?! Так, прикидываются только хорошими.

— А Горев?

— А разве он счастливый?

— Меня уволили с работы. Комбинат перестраивается, и мне там нет места. А найти новую работу сейчас трудно. Как жить будем?

— Как-нибудь проживем. Живут же люди. Даже хуже нас. Мне тетка предлагает возить из Красноармейска овощи с ее огорода и продавать на рынке у нас в Партграде. Она сама не может, ноги больные. Заработаю больше, чем твоя зарплата. Все равно с уборкой теперь плохо, конторы позакрывали.

— А не будет это тебе слишком тяжело?

— Нелегко, конечно. А что делать? Жить-то надо. Можно поискать работу в частных ресторанах. Ночные клубы открылись, там тоже наверняка уборщицы требуются.

— Там наверняка большие деньги платят за это, так что хозяева своих людей устраивают. Тебя не возьмут.

— Свои люди гоношат у строиться где полегче. А на тяжелую работу охотников всегда не так уж много.

— Я читал объявление: в детском саду воспитатели требуются.

— Какой я воспитатель? А сколько там платят? То-то и оно. За такие деньги у них теперь никто работать не будет.

— Я постараюсь найти работу. Может быть бухгалтером к какому-нибудь частнику устроюсь.

— Не торопись. Не вечно же это безобразие будет тянуться. Восстановят и твой комбинат. И все пойдет по-старому. Все равно у нас лучше, чем было, не будет.

— Это почему же?

— А кто его знает? Русские испокон веков так жили. И так жить будут всегда. Мы же русские, а не евреи, не грузины, не украинцы. И уж совсем не немцы и не французы. Каждому свое.

— Если навестишь Малова, передай привет. Скажи, я по нему соскучился.

Главная потеря

Оставшись без работы, Юрий обнаружил, что он, несмотря ни на что, в школе, университете и на работе был воспитан как гражданин коммунистического общества. Когда он имел работу, был вынужден выполнять какие-то задания в качестве сотрудника государственного учреждения и регулярно проводить рабочее время в деловом коллективе, он не замечал того, что был воспитан как коллективист и как труженик. Потеряв работу, он лишился двух самых главных факторов своей жизни, а именно — коллектива и труда на благо общества. Какой бы ни был коллектив и как бы ни работали его члены, это был все-таки коллектив и это был все-таки труд как часть общего труда. Не идеологические помои и не лживая пропаганда делала людей коммунистами

в смысле основ психики и поведения, а именно трудовая деятельность в качестве членов коллектива.

Чернов читал статьи и слушал речи проповедников рыночной экономики, т. е. фактически капиталистического пути развития страны, и никак не мог понять того, почему эти люди с такой легкостью отказывались от величайшего завоевания коммунизма, — от гарантированного труда в рамках государственных коллективов. Вот один автор пишет, что переход к рыночной экономике будет иметь неизбежным следствием безработицу в стране в целом — до 30 миллионов безработных. Автор уверяет, что безработные будут получать пособие по безработице. Сомнительно, что такое пособие будет и будет достаточным для жизни. Но пусть будет. Оно не устраняет главного — того, что миллионы людей потеряют коллективы и целесообразный труд на благо общества. Заставить бы самих проповедников такой жизни побыть без работы хотя бы с год! Интересно, что бы они тогда запели?

Гибель Горева

Покончил с собой Горев, выбросившись из окна. Эту страшную весть сообщил Чернову Солдат. Чернов несколько дней был в шоковом состоянии, не отдавая себе отчета в том, что он говорил и делал в эти дни. Он ранее даже не подозревал о том, какими прочными нитями его жизнь была связана с жизнью его собрата по несчастью. С Горевым из его существа ушло что-то настолько значительное, что он вдруг почувствовал себя совсем опустошенным. Как будто из него вынули некий духовный скелет, и он как духовное существо превратился в пустую оболочку, в бесформенную кучу тряпья.

Организацию похорон взяли на себя Солдат и Остряк. Горева сожгли в крематории. На похоронах присутствовало немногим более десяти человек — его близкие друзья и несколько незнакомых пропойц, которые рассчитывали на даровую выпивку. Их расчеты не оправдались, и они ушли, ругаясь последними словами. Каждый из провожавших Горева в последний земной путь, сказал о нем несколько слов. Самую длинную речь неожиданно для всех и для самого себя произнес Чернов.

— Бывают личности, — сказал он, — которые аккумулируют в себе все то, что принято считать выдающимися событиями эпохи. О таких личностях пишут книги, их именами называют города, им ставят памятники. Но бывают личности, которые аккумулируют в себе несчастья эпохи. О них не пишут книги, именами их не называют города, им не ставят памятники. О них молчат, как будто их не было совсем. Такой личностью был наш безвременно ушедший из жизни друг Андрей Иванович Горев. Он появился на свет как одна из первых жертв холодной войны, гонки вооружений и научно-технического прогресса. У него не было семьи. Не было беззаботного детства. С первых дней жизни была детская казарма для инвалидов от рождения. Он не знал материнской ласки и отцовской дружбы. Он в детстве и юности прошел через такие круги ада, до каких не додумался даже гениальный Данте. Он мог стать образцовым мужем и отцом. Ему не дано было это. Он как исследователь и изобретатель мог стать гордостью русского народа. Ему не дали стать таким его соотечественники, его коллеги и сослуживцы. Он мог стать великим учителем нравственности для своих сограждан. Его роль низвели до уровня собеседника нескольких друзей и лечителя душ нескольких пропойц и инвалидов. Его заставили всей своей сознательной жизнью расплачиваться за мерзости брежневской эпохи. Он, нисколько не повинный в кошмарах и преступлениях перестройки, оказался одной из первых жертв ее. Лучший работник своего учреждения, отдавший ему свой ум и талант, он остался без работы и без коллектива, которому он отдал свою душу. Так будь же проклята страна и будь проклят народ, обрекающие своих лучших сынов на такую участь!