Снайпер Маша
Шрифт:
Среди девушек-снайперов началось негласное соревнование: кто больше фрицев на тот свет отправит. Спустя пару дней повезло Ивушкиной: Маша со своей именной винтовки убила немецкого офицера.
В тот раз они с Козловой не пошли проторенной дорожкой к невезучей ложбине с орешником, где безрезультатно уже были в засаде дважды, а зашли с южной стороны, также заросшей кустарником, и местность там была слегка заболочена. Этим боковым, не основным выходом к переднему краю противника нередко пользовались полковые разведчики, которые и посоветовали испытать снайперскую удачу на их тропе. Коля-второй рекомендовал Машиной напарнице, с которой у него завязались личные отношения, идти строго на север, а миновав лесную просеку, взять
Место и впрямь выигрышное, заманчивое, сулящее удачу, но настолько же и опасное. Ясно, что прежде, чем их засекут, они успеют сделать один-два метких выстрела. Потом нужно как можно быстрее покинуть уязвимую позицию, не дожидаясь испепеляющего пулеметно-минометного ответа.
Затемно добрались до оврага, изготовились к охоте, а когда едва рассвело, стали внимательно наблюдать за передним краем противника. Ивушкина в поисках потенциальной жертвы прильнула к прицелу в готовности выстрелить. Козлова в бинокль осматривала близлежащую местность, казавшуюся безлюдной, вымершей. Ей даже подумалось: «А может, немцы ночью оставили траншеи и ушли?» Но нет, ветер периодически доносил обрывистые, едва слышные голоса. В окопах притаился враг, живший по своему расписанию, мало отличавшемуся от нашего. Любой день начинается одинаково – с утреннего туалета, завтрака, который у пунктуальных фрицев наступал в одно и то же время. В оптический прицел Ивушкина вдруг увидела… часть большого черного термоса, появившегося на бруствере. Что это – непростительная беспечность или хитрость, этакая приманка, в расчете на то, что на нее клюнет русский снайпер и тем себя выдаст?
Маша решила выждать и посмотреть, что же будет дальше. Ведь не зря их преподаватель майор Крепс любил повторять: побеждает тот, кто умеет ждать.
Минут через десять чьи-то руки отвинтили крышку термоса, разлили ароматную жидкость по чашкам: похоже, без кофе немцы ничего не делают. Ивушкина пыталась поймать в перекрестие сетки прицела чью-то голову, но как только это вроде бы уже удавалось сделать, потенциальная мишень расплывалась, становилась нечеткой, размазанной, а затем и вовсе исчезала из поля зрения. И так было несколько раз, что не на шутку разозлило Машу. «Так, успокойся и не нервничай, – приказала себе. – Твой миг удачи еще не наступил. Жди!»
Напарница тоже засуетилась, подталкивает локтем: мол, чего ты медлишь, стреляй. Ивушкину это немного рассердило. Легче всего суетливо нажать на спусковой крючок и промахнуться. Нет, выстрел снайпера должен быть максимально выверенным, в точку.
Маша не сразу почувствовала, что от нервного напряжения стала покусывать губы. Это привычка с детства, оставшаяся с ней. Мама называла ее вредной и, бывало, поругивала.
Так, все внимание термосу. Она видит, как к нему тянутся руки, слегка наклоняют, наливая кофе, и возвращают в прежнее положение. Как тени, мелькают каски. Немцы, может, и спят в них?
И вот оно, везение! В траншее появился офицер. Видимо, отдав какое-то распоряжение, он быстро исчез из поля зрения. Ивушкина обозвала себя растяпой, подумав, что упустила верную цель. Но неожиданно она снова «вычислила» его, чуть в сторонке курившего сигарету. «Вот еще один шанс – не промахнись только, – не то попросила, не то приказала себе. Но, удивительное дело, рука плохо подчинялась и, даже нащупав спусковой крючок, все еще не решалась нажать на него. – Что за бесовщина!»
Тормозом, заблокировавшим логичное действие, стала не вовремя мелькнувшая мысль о том, что перед ней не фанерная мишень, а живой человек, чей-то сын, муж, отец, и от осознания этого по телу пробежала мелкая холодная дрожь.
Из оцепенения вывел требовательный и волевой голос боевой напарницы:
И она инстинктивно подчинилась ему, плавно, как учили, нажала на спусковой крючок. Сухо щелкнул выстрел, после которого офицер, нелепо взмахнув руками, свалился на дно траншеи. Скорее всего, он был убит, так как целилась Ивушкина в голову, которую только и видела.
Пока немцы разберутся, откуда прилетела смертельная для их офицера пуля, и вышлют разведгруппу или просто откроют минометно-пулеметный огонь, они, стремительно покинув укрывавший их овраг, будут в относительно безопасной лесополосе, откуда уже недалеко и до своих позиций. Продуманный заранее план отхода полностью сработал.
Первой с удачной охотой ее поздравила младший сержант Галина Ларина, командир снайперского взвода.
– Вот ты и открыла личный счет, – сказала она просто, без обиняков и дружески приобняла за плечи.
– Галка, я же человека убила… Господи прости, – с тихим покаянием и чувством вины вымолвила Маша.
– Что ты такое говоришь! – удивилась Ларина. – Ты еще панихиду по фашисту закажи. Они же изверги, нелюди, пришли на нашу землю убивать, насиловать да в огне сжигать нас. Вспомни Хатынь, другие разрушенные дотла села и города. Вспомни отца своего, от их рук погибшего.
Последние слова, в которых упоминался любимый папа, словно из-под наркоза вернули Машу к действительности. Да, конечно, никакой это не грех на душу, а справедливое возмездие за отца. Пусть Бог, если он существует, видит это и помогает ей в священной войне с ненавистными оккупантами.
…Первой они потеряли Аню Макееву. Хотя, если разобраться, она сама же и виновата в своей гибели. Дебютная «охота», как девчонки называли боевые выходы, оказалась для нее последней.
Эх, Аня-Анечка, разве можно быть такой по-детски беспечной на войне?! Эта ее озорная бесшабашность в поведении, какая-то необъяснимая легкомысленность, граничащая с несерьезностью в постижении специальности снайпера, проявилась еще в школе. За что, бывало, и получала курсант Макеева взыскания, но они были не в силе изменить характер – прямой, напористый, порой склонный к неоправданному риску. Маша удивлялась, видя, как небрежно Аня относилась к той же тактике, считая ее второстепенным предметом в сравнении с огневой подготовкой. Это ее и погубило.
В тот роковой вечер с задания возвращались несколько снайперских пар, работавших вместе. Посчитав, что в темноте их враг не увидит, Аня пошла напрямик, через открытое поле, в то время как остальные избрали дальний, более безопасный маршрут вдоль леса. Он и стал укрытием для девушек, когда немцы внезапно открыли беглый артиллерийский огонь. А вот Ане от смертельных осколков разорвавшегося неподалеку снаряда деться было некуда…
Похоронили ее с почестями, минутой молчания и воинским салютом на второй день. У лесной кромки, которую она проигнорировала, появился неприметный холмик земли с самодельным крестом из молодой березы. В землянке фронтовыми ста граммами скромно помянули боевую подругу, прожившую на свете всего двадцать два года. На другой день из штаба на Урал ушла похоронка…
Как несправедлива, жестока порой судьба, и как до обидного мало бывает отпущено человеку! Казалось бы, в двадцать тебе все нипочем, все дороги открыты и все только начинается: живи, радуйся небу, солнцу, окружающему миру, тому, что видишь, слышишь, осязаешь. Ведь никто не знает, когда, где и при каких обстоятельствах все это вмиг оборвется. В войну и подавно жизнь настолько обесценивается, что не стоит и ломаного гроша, выплаканных слез по убиенному, а шансы на нее кажутся призрачными, иллюзорными, независимо от того, сколько тебе лет – десять, двадцать или пятьдесят. Но молодым умирать все равно не хочется, что в мирное, что в военное время: смерть в таком возрасте кажется противоестественной, аномальной, запредельной и крайне несправедливой.