Снег на Рождество
Шрифт:
— Мир ороботизируется — кругом роботы будут. И без пульта с ними не справишься.
— Но ведь роботы бездушные… — утверждаю я.
— А разве людей мало бездушных?.. — спрашивает он, перебирая в руках пульт. — И что вы все время о душе говорите. Не забывайте и о теле.
Он смешон мне. С фарфоровыми бледно-розовыми щеками — признак сердечно-легочной недостаточности, и с тонкими, вечно вздрагивающими пальцами, с мелкими капиллярами у ногтей, тучными отечными ногами, — разве можно при таком здоровье храбриться
Философ сидит передо мной радостный, беззаботный. Настроение у него отличное, пульт дистанционного управления рядом с ним. Рассказав почти обо всех последних научных открытиях, он вдруг, заметив мою озабоченность, поспешно спрашивает:
— Как дела?
— Плохо, — отвечаю я.
— Неужели в нашем поселке опять кто умер?
— Да, — вздыхаю я. — Понимаешь, обидно. Был бы старик, а то ведь молодой. Сорока еще не было. Отравление.
— Наркотики?
— Да нет, инфекция.
Философ мнет кнопки на пульте, затирает их, все делая как-то наугад, без разбора. Затем он вдруг торопливо встает, ногой отодвигает стул.
— Выйду на воздух. А то от твоих смертей как бы опять голова не разболелась.
И выбегает из моей комнаты.
…Нет, я не пессимист. Просто в последнее время меня раздражают смерти. В медицине встречаешься с ними почти каждый день. Многие проходят бесследно, а многие стоят перед глазами, и не день, а годы.
Чтобы хоть как-нибудь успокоить себя, стараюсь убедить себя, что смерти как таковой нет. Воспринимая мир как вечную субстанцию, я пытаюсь воспринять в нем и человека как вечное существо.
Каким-то внутренним, не известным и не понятным мне чувством я начинаю понимать, что если я в короткое время своего существования не изменюсь, то попаду, а точнее, окажусь в состоянии какой-то ужасной ошибки.
Нет, мне не надо бежать от самого себя. Мне просто надо разобраться в самом себе.
По вечерам меня то и дело охватывает смертельный страх из-за того, что я в любой момент могу потерять душу. В последнее время она во мне и так еле-еле ощутима. А если она вдруг уменьшится до размеров пылинки?
И вот в один из вечеров я решил убежать от тела. Ибо только тело поедает и убивает душу.
Я ограничил себя в еде. Я стал пугаться своей фигуры. Я даже порвал все свои фотокарточки, ибо моя сытая морда на них стала вызывать во мне отвращение и брезгливость.
…По пути на работу я всегда прохожу мимо старинной церквушки. Она недействующая. Северная стена у нее вся разрушена. Какой-то стервец-тракторист, чтобы добыть кирпич, по чьему-то приказанию сверху пытался ее разрушить, но так и не смог.
По вечерам
Недалеко от церкви живет с дочкой мой друг Женька. У него нет одной ноги. Он лечит травами, даже делает из них таблетки. Ну а еще он, как и все, любя обольщаться суетными прелестями мира сего, обожает кататься на воздушном шаре, который он сам сделал. По ночам он браконьерствует, а днем сидит у церкви и латает и клеит парусину на шаре.
— Зачем тебе шар? — часто спрашиваю Женьку (все его зовут Женькой, и я его так зову, хотя он намного старше меня).
— Приблизится мое время, и мне надо же будет на чем-то улететь, — объясняет он.
Я успокаиваю его:
— Человек вечен. Если бы воздушный шар всем помогал бы, то у всех они были…
Улыбаясь, он смотрит на меня и ничего не говорит.
— Как турист несет рюкзак, так и душа несет тело. Без души человек животное. Страшное и злое. Нет-нет, мое тело не рюкзак… — вздыхаю я ночами и, накрыв голову одеялом, засыпаю. Но лишь на короткое время исчезают эти мысли. А затем опять появляется мысль о душе.
Рано утром встав, я удивляюсь нежным солнечным лучам. Быстро умывшись и еще быстрее собравшись, я, на ходу проглотив бутерброд, спешу в поликлинику.
На приеме я скучен. Благо что субботний день и больных мало. Сестра замечает:
— Опять вы, доктор, задумались?
— Опять, — отвечаю я ей и в который раз стараюсь разглядеть и в ней душу. Она есть у нее, но только очень маленькая. И это беспокоит меня. «Бедная! Как только может она носить такое тело. В сестре около ста килограммов».
— Доктор, здравствуй! — обращается ко мне больной хроник. Вот его тело несет не одна душа, а пять. Он мог бы дать взаймы душу тому, у кого ее нет.
— Здравствуй, — любезно отвечаю я ему и тут же спрашиваю: — Ну как дела?
— Закрывайте больничный.
Прослушав его сердце и удостоверившись, что ему полегчало, я закрываю больничный. Душа зорко выглядывает из его глаз.
Почти никто не знает моих мыслей. Это мой секрет.
— Доктор, а до пенсии я доживу? — спросил меня вдруг больной, аккуратно складывая и убирая в карман больничный.
«Это мне в пику…» — думаю я. Но, чтобы не упасть лицом в грязь, тут же отвечаю:
— Обязательно.
— У меня два инфаркта, да и зашибал я маненько.
— Дело не в этом. Все дело в душе.
Сестра презрительно смотрит на меня. Видно, понимает, что у нее по сравнению с больным почти нет души.
— А что она лечит, эта твоя душа? — спрашивает он.
— Да нет, она не то что лечит, она носит тело, — скороговоркой произношу я, выдавая тем самым свою мысль.
И вот уже и больной, и сестра, переглянувшись, улыбаются. А затем, не сдерживая себя, начинают смеяться.