Снег на Рождество
Шрифт:
— Делать вам нечего, товарищ начальник. Сказал, не возьму, значит, не возьму.
— Тогда чем же тебя мне отблагодарить?.. — волновался начальник. Он «при параде», видно, опять куда-то собирался. Только на ногах вместо офицерских туфель были все те же шлепанцы. «Нехорошая примета…» — глядя на них, подумал Максим.
— Да ничем не надо меня благодарить, — отмахивался от него Максим. — Мне товарищ Лепшинов задание дал, я честно его выполнил.
— Хочешь, я тебе лично московскую прописку сделаю. Вначале пропишу в общаге МВД, ну а потом,
— Бог милостив, да не терзайте вы меня, — вздохнул Максим. — Я как был берестяно-устянский, так и хочу им остаться. Я же говорил вам, у меня в Берестянке мать похоронена. Разве могу я бросить ее и куда-нибудь уехать.
После этих его слов смутился начальник. Он небрежно махнул рукой:
— Э-э, да я вижу, тебя не прошибешь… — и, выхватив из Максимовых рук сумку с инструментами, забежал в дачу и, щедро набив ее консервами, попутно схватил с книжной полки первый попавшийся том, и все это всучил Максиму. Максиму ничего не оставалось делать, как взять.
— Это Аристотель, — указывая на книгу, сказал начальник. — Знаменитый философ-теоретик, который считал, что у человека тело умирает, а душа живет.
— Интересно, — улыбнулся Максим. — Очень интересно… — и пожал руку начальнику. — Вот за это спасибо, в свободные минутки буду теперь им заниматься, а то в последнее время меня мысли о смерти замучили.
И тут же, ухватив, уловив слабую нотку в работяге, начальник, усаживая Максима в «Волгу», добавил:
— Лично я только Аристотеля и признаю. Представляешь, меня застрелят, растопчут, убьют, а я все равно живу… Правда, здорово?..
— Очень! — удовлетворенно произнес Максим, прижимая сумку и Аристотеля к груди.
«Волга» уехала, уехал следом за ней и грузовик с баллонами и сварными принадлежностями. А начальник стоял у дороги и, смотря им вслед, изредка произносил:
— Вот дураков белый свет народил!..
Два года назад трудился Максим у начальника паспортного стола. Больше он у него не был, хоть слышать о нем слышал. Его часто хвалили в газетах, да и сам он не один раз выступал по местному радио, подробно рассказывая о нарушителях паспортного режима. «Зачем я ему нужен? — часто думал Максим. — Он руководитель, а я кто…»
Зато в свободное время с жадностью читал Аристотеля. Даже замусолил его всего, истрепал, хотя обложка и была обернута двойным слоем бумаги. Если честно, то Максим не берег Аристотеля, носил его в сумке вместе с инструментом.
Он читал его трактаты внимательно, по нескольку раз, не торопясь, повторяя фразы и вникая в их смысл.
— «Душа подвижна… Пифагорейцы утверждали, что пылинки в воздухе и составляют душу, а другие говорили, что душа есть то, что движет эти пылинки… Далее, если движение души будет совершаться вверх, то она будет огнем; если же вниз — то землей… А то получится, что имеется много душ, расположенных по всему телу…» —
Та смотрит на него улыбаясь: «Пусть читает. Аристотель успокаивает его после работы. Увлекся он им и о Вале стал меньше думать».
— Анюта, ты представляешь… — начинает он доказывать ей, — в нашем теле не одна душа может быть, а несколько.
— Как так?.. — удивляется она. — По Богу ведь одна душа.
— А это уж я не знаю, вот изучу Аристотеля всего, тогда тебе все расскажу… — и тут же медленно зачитывает Анюте: — «По Эмпедоклу, Бог — наименее разумное из всех существ, ибо только он не будет знать один элемент — вражду, смертные же будут знать все: ведь каждый из них состоит из всех элементов».
— Нет-нет, не прав твой Эмпедокл, — возмущается Анюта. — Бог командует всем и всеми, он создал землю. Он создал небось и этого Эмпедокла, а теперь, вишь, тот выступает против него, мол, вражды ему не хватает. Читай Аристотеля, а не Эмпедокла.
— Ты нрава, Аристотель так не говорит, он просто ссылается на Эмпедокла… — и вдруг, найдя что-то важное в книге, Максим поднимает палец. — Вот нашел… В природе, по мнению Аристотеля, мы все существуем «ради чего-нибудь». Ради чего ты живешь, Анюта?
— Не знаю… — вздыхает та. — Все живут, и я живу… Тебя встречаю, провожаю. А останусь одна, буду смерти дожидаться. Сколько людей до меня перемерло, и я умру.
Максим с уважением смотрит на жену. А потом, полистав Аристотеля, говорит:
— И все же скучновато как-то мы с тобой живем.
— Ты хочешь сказать, что во всем виновата Валька? — встрепенулась вдруг она.
— Да нет, — тихо сказал он. — Чего-то порой не понимаем мы. Для чего-то мы живем. Ведь не зря на свет народились. Неужели земля без нас не обошлась бы? Конечно, обошлась.
— Ишь ты какой! — улыбнулась жена. — Философ. А вот скажи мне, Аристотель твой сам-то знал, для чего жил? Пишет он о себе или нет?
— Нет, о себе ничего не пишет, — отвечает Максим и вздыхает. Что-то он не понимает в учении великого философа.
Сварной и уборщица жили тихо, мирно, а появился Аристотель, и как-то враз их расшевелил. Максим написал письмо Вальке. Он описал ей свое житье-бытье, а в конце вдруг спросил: «Валя, а для чего ты живешь?.. — и добавил: — Не может быть, чтобы ты просто так жила. Ведь для чего-то ты живешь…»
Но дочь не ответила. И Максиму вдруг показалось, что она вообще никогда не ответит.
Совсем недавно он спросил Лепшинова:
— Товарищ директор, вы для чего живете?
Тот, усмехнувшись, уклонился от вопроса. Зато его секретарша Катька психанула:
— Ты прежде причешись, а потом такие вопросы задавай… — а затем как ногой топнет: — Да какое, собственно говоря, тебе дело, для чего и как я живу. Хочу — буду жить, хочу — умру. Слава Богу, моей жизнью никто не распоряжается, как хочу, так и верчу… Раз, всего один разик, а может, даже и пол разика я в жизни живу, второго такого случая не будет…