Снежная королева
Шрифт:
Ариенрод так и застыла у него на груди.
— Она?.. О чем ты говоришь, любовь моя? Наша Мун? — Голос ее был тих и невнятен. — Неужели ее образ все еще преследует тебя, ведь прошло столько времени? Ее больше нет. Мы давно потеряли ее. Ты должен забыть о ней. — Она помассировала ему виски медленными круговыми движениями.
— О всемогущие боги, я думал, что уже забыл! — Он метался на подушках, словно пытаясь избавиться от глядящего на него его собственного отражения в зеркалах, однако этот взгляд из зеркал неотступно преследовал его.
— В таком случае, почему? Зачем думать о ней сейчас? Неужели ты боишься Смены Времен Года? Я же обещала
— Это мне безразлично. — Да? И уничтожение твоего народа? Впрочем, все равно... Он бережно снял со своей груди ее голову, перевернулся на живот и стиснул руками виски. Ариенрод села рядом; пояс из серебряных цепочек слабо прошелестел, касаясь ее кожи.
— Тогда в чем дело? — Она не скрывала раздражения. Руки ее обхватили его плечи. — Ты мой, Звездный Бык! Ты — единственный, кого я люблю в этом мире. Я не стану делить тебя с каким-то призраком. Я не уступлю тебя... даже если это мое собственное зеркальное отражение!
— Она не призрак! И не твое отражение! Она была живой, настоящей — там... — Он вцепился зубами в собственный кулак.
Ногти Ариенрод впились в его плечи.
— Кто? — спросила она, хотя прекрасно понимала, о ком он говорит.
— Мун. — Что-то похожее на рыдание содрогнулось у него внутри. — Мун, Мун, Мун! Она была там — во время Охоты... Она вышла из моря вместе с мерами!
— Тебе привиделось! — Ариенрод нахмурилась.
— Нет, не привиделось! — Спаркс резко перевернулся на спину, чувствуя на плечах ссадины от ее ногтей. — Я дотрагивался до нее, я видел знак у нее на горле... и ее кровь... Я испачкался в ее крови... и она прокляла меня. — Смерть тому, кто убьет сивиллу... Смерть тому, кто ее полюбит...
— Ты просто дурак! — Его безрассудство рассердило Ариенрод. — Почему же ты мне сразу не рассказал обо всем?
Он только покачал головой.
— Я не мог. Я...
Она что было силы ударила его по лицу; он, не веря случившемуся, упал на подушки.
— Где она? Что с ней случилось потом?
Он потер рукой разбитые губы.
— Гончие... непременно убили бы ее. Я их остановил. Я... я оставил ее там, на берегу...
— Почему? — В одном этом слове был заключен целый мир утрат.
— Потому что она непременно узнала бы меня. — Он буквально выдирал из себя эти слова — с кровью выдирал. — Она непременно бы узнала... непременно бы увидела, кто я такой! — Его отражение в зеркалах вдруг закрутилось, завертелось, понеслось куда-то...
— Так значит, тебе стыдно быть моим возлюбленным и самым могущественным человеком в этом мире? — Она гордо вскинула голову.
— Да. — Ему было стыдно даже посмотреть на нее, когда он произнес это. — Когда я был там с нею, мне было стыдно.
— Но ты же бросил ее, хотя уже начинался шторм, и тебе не было стыдно? — Ариенрод обхватила себя руками, дрожа так, словно это ее он оставил там одну.
— Черт побери, я же не знал о том, что будет шторм — в сводке об этом ничего не говорилось! — Тебе достаточно было посмотреть на небо, чтобы понять это... Но он тогда сразу заперся в каюте, чтобы скрыть от Гончих волнение и растерянность, и снова вышел на палубу только тогда, когда шторм уже завывал вокруг, когда было слишком поздно думать о чем-то еще, кроме своего собственного спасения. А потом — потом уже для всего на свете было поздно. Он гневно посмотрел на Ариенрод. — Я тебя не понимаю! Почему она столь многое значит для тебя? Даже если она твоя родственница, ты никогда не была ей близка. Во всяком случае, не
— Никто в этом мире не может быть ей ближе, чем я. — Ариенрод склонилась к нему. — Разве ты этого еще не понял? Неужели ты до сих пор не заметил, что я — это Мун?..
— Нет! — Он отшатнулся, но она поймала его за цепочку, на которой висела медаль, и держала, словно на короткой сворке.
— Мун — это мой клон! Просто я специально сделала так, чтобы ее воспитали как дочь Лета. Я хотела, чтобы со временем она заняла мое место на королевском, троне. Мы совершенно одинаковы во всех отношениях — ВО ВСЕХ. — Она взяла руки Спаркса в свои и провела ими по своему телу. — И мы обе любим тебя, и обе — больше всего на свете.
— Это невозможно... — Он коснулся ее лица, понимая, что да, возможно! Они были словно ночь и день, железо и воздух, желчь и мед... Тогда почему я люблю вас обеих? Он опустил голову. Потому что я не могу не любить вас обеих, да помогут мне боги!
— Все возможно. Даже то, что она снова вернулась ко мне. — Ариенрод смотрела как бы сквозь него, сквозь толщу времен. — Но разве теперь она так уж нужна мне?.. Разве я все еще хочу, чтобы она была со мной? — Взгляд ее стал пронзительно острым. — И разве этого хочешь ты, любовь моя?
Он рухнул к ее ногам и почувствовал, как она обнимает и гладит его — любовно, с чувством законного обладателя.
— Нет, я этого не хочу. — Больше уже нет — не так, как когда-то хотел ее, только ее. — Только ты мне нужна, Ариенрод. Ты сделала меня всем. Ты — и больше никто мне не нужен! — И ты — это все, чего я заслуживаю.
Глава 33
— Ну, сивилла, сейчас познакомишься с моими питомцами! — Бладуэд резкими повелительными криками погоняла Мун, заставляя ее скорее пробираться сквозь толпу зевак, собравшихся у входа в пещеру. Вся банда вышла наружу, чтобы посмотреть на сивиллу. Они показывали на Мун пальцами, что-то бормотали, выкрикивали всякие гнусные вопросы, но она старалась не обращать на это внимания, собрав последние силы, еще остававшиеся в ее истерзанном теле — пойманная рыба, бьющаяся на пирсе. Но никто из бандитов не осмелился даже подойти поближе, они расступались перед еле бредущей девушкой, как травы расступаются под натиском ветра. Даже сама Бладуэд старалась не касаться ее и не расставалась со станнером.
И даже если бы Мун осмелилась вырваться из лап бандитов, ей все равно было бы некуда идти. Два дня они ехали куда-то в глубь страны на аэросанях, взбирались на скованные льдами холмы, пока наконец не очутились в этом уединенном логове... У Мун совсем не осталось сил; она ни за что в одиночку не смогла бы преодолеть бескрайние пустынные равнины... Она с трудом пересекла пространство огромной пещеры, служившей разбойникам убежищем. Собаки, привязанные между разноцветными синтетическими палатками и более примитивными, самодельными, из зеленовато-бурого брезента, лаяли и рычали, когда она проходила мимо. Пятна палаток выглядели на фоне каменных стен словно чудовищные скопления древесных грибов. Десятки разнообразных обогревателей и фонарей наполняли темноватую пещеру теплом и светом, а голоса и шарканье ног создавали постоянный шум, то усиливающийся, то затихающий. Мун на минутку остановилась, протянув замерзшие руки к одному из обогревателей. Однако нетерпение Бладуэд тут же обожгло ее, словно кипятком: «Живее! Поторапливайся!» — и она пошла дальше, слишком отупев от холода и усталости, чтобы протестовать.