Снежное чудо
Шрифт:
Кто? — не выдержал и спросил сосед.
И только тут Муравей увидел его, и глаза его засветились радостью:
Ты тоже здесь? Ты тоже пришел посмотреть, как расцветает солнце! Правда, в его восходе есть что-то такое... такое? Я каждый день поднимаюсь сюда, чтобы посмотреть, как оно всходит из-за полей.
Сосед ничего не сказал на это. Сопя, он понуро пополз вниз. Он думал: у Муравья на сосне что-то спрятано, может, что-то из еды, и тот поделится с ним. Он так хитро крался за ним, таился, не во всю
«Зря лазил, живот оцарапал только и в росе изгваздался. Эх, и бывают же дураки на свете, которые сами не спят по утрам и других с толку сбивают... Запретить бы дуракам рождаться».
ДОБРОЕ СЕРДЦЕ
Обветшали у медведя Спиридона и медведя Лаврентия берлоги. Самим подправить — сил нет, одряхлели медведи, состарились. Медвежат помочь попросили. Медведь Лаврентий Ивашку позвал, а медведь Спиридон — Мишука.
Помогите, ребятки, зима скоро.
Откликнулись медвежата, пришли. Правда, Ивашка без всякой радости приглашение принял. Он сызмала к делу не привык. Но мать сказала:
Иди.
И соседи сказали:
Сходи.
И Ивашка пошел. Нагреб листьев дубовых, постель медведю постелил. Попытал — жестковато. Надо бы еще подстелить, чтобы помягче было. Но так рассудил Ивашка:
И чего это я радеть буду, силу тратить. Для себя, что ль, стараюсь? И так сойдет. Не мне спать — Лаврентию, поспит, зиму ведь только.
Слукавил медвежонок, поприберег силу.
За вход принялся. Косяки новые срубил, дверь навесил. Смотрит — эх, не рассчитал он немного. Повыше бы надо. Поскреб в затылке — переделать если?
Но тут же сказал:
И чего это я радеть буду, силу тратить? Не мне ходить, нагибаться — Лаврентию. И так сойдет.
А Мишук в это время у медведя Спиридона трудился. Настелил постель новую. Полежал на ней, поднялся.
Жестковата, а на ней зиму лежать. Мне жестковата, а медведь Спиридон остарел, подносился, ему еще жестче будет. Умягчить надо.
Принес еще охапку пахучих дубовых листьев, уложил на кровать. Полежал, сказал:
На такой двум старикам лежать можно и не устанут, бока не отлежат.
Дверь ремонтировать начал. Смотрит — низковата, повыше притолоку поднять надо, чтобы медведю Спиридону не пригибаться, когда он в берлогу входит.
Стар он стал — гнуться-то. Да и дела не так много. Порадеть надо для старика.
И перестроил Мишук дверь медведю Спиридону.
Закончили медвежата дело свое, попрощались с медведями. Осмотрел медведь Лаврентий свою берлогу, сказал:
Спасибо, мне самому и так бы не сделать: сил нет.
А медведь Спиридон осмотрел работу Мишука и сказал:
У, если бы у меня
И ходит теперь по лесу, говорит всем:
Придите, поглядите, как мне Мишук берлогу отделал. Светло, чисто, будто солнышко зажег в ней.
А медведь Лаврентий, тот ничего не говорит, и Ивашка обижается на него. Сказал Мишуку при встрече:
Отчего это так: делали мы с тобой, Мишук, одинаковое дело, а хвалят одного тебя. Как думаешь, почему?
Наверное, у медведя Спиридона сердце доброе.
И Ивашка согласился:
Наверное.
И тут же пожалел:
Лучше бы мне досталось медведю Спиридону помогать: теперь бы он меня хвалил.
КАК ЗАЯЦ ГОРБАТЫМ СТАЛ
Родился в лесу Заяц, маленький, с ушками. Распрямился во весь рост, приосанился, вроде побольше стал.
Так, — говорит, — и буду теперь прямым ходить.
Только сказал так, глядь — выходит из-за куста Лиса.
Как увидел ее Заяц, так и сгорбатился:
Не ешь меня, Лиса, я только родился, еще пожить даже не успел.
Лиса и не думала его есть, но видит — кланяется ей Заяц, махнула лапкой:
Живи.
Разрешила будто.
Прошла Лиса, а Заяц подумал: «Ох, рано мне еще прямым-то ходить. Увидят и скажут: возгордился Заяц, во весь рост ходит. Вот подрасту, тогда и выпрямлюсь», — и остался сгорбленным.
Подрос Заяц, окреп. Женился даже и зайчатками обзавелся.
Вот теперь, — говорит, — можно и распрямиться.
Только сказал так, а Волк выходит из-за куста. Как увидел его Заяц, так и сгорбился еще больше.
Не ешь меня, Волк, у меня детишки малые, надо их до дела довести.
Волк и не думал есть Зайца, но видит — кланяется ему Заяц, махнул лапой:
Доводи.
Разрешил будто.
Ушел Волк, а Заяц и думает: «Ох, рано мне еще прямым ходить. Вот выращу ребят...» И остался сгорбленным.
Вырастил Заяц ребят. Переженил их. «Ну, — думает, — теперь можно и распрямиться, во весь рост встать, большим себя показать».
Только подумал так, а Медведь — вот он, лезет из-за куста. Как увидел его Заяц, так и сгорбатился еще больше:
Не ешь меня, Михайло Иваныч, дай до старости догнить.
Медведь и не думал обижать Зайца, но видит — кланяется тот ему, сказал:
Доживай,
Разрешил будто.
Смотрел Заяц, как уходит Медведь, и думал: «Ох, рано мне еще во весь рост-то ходить. Вот доживу до старости, тогда и выпрямлюсь, покажу всем, какой большой я».
И ходил Заяц по лесу до старости и все гнулся перед каждым, горбатился-. До седин дожил, до большой дряхлости.