Снежный пожар
Шрифт:
— А твой папа? — спросила я. — Что советует тебе он?
— Он беспокоится и расстраивается. Я думаю, что иногда он просто меня боится, кричит на Шен и не знает, что делать. Раньше он был не таким. Раньше он просто взял бы меня на руки, и все бы прошло. Но он меня больше не любит. Он… он меня боится.
Я прижала палец к ее губам.
— Нет… нет, ты никогда не должна верить этому чувству. Ты можешь рассказывать мне о своих сомнениях. Так легче от них избавиться. Если хочешь, можешь рассказать мне и о своих снах, мне это интересно.
— В конце туннеля находится комната
Тихий шепот прекратился, и я осторожно спросила:
— Какой твой вопрос рассердил маму в тот день?
— Я даже не помню. Она уже была рассержена. Ничего серьезного. Если бы я знала, какое у нее настроение, я бы к ней тогда не подошла. Иногда мы все оставляли ее в покое. Но она была ужасно сердита, и она говорила мне несправедливые вещи, и я тоже рассердилась. Я… я взялась руками за спинку ее кресла.
Я ждала, и Адрия продолжила рассказ.
Я сказала: «Если бы я захотела, то могла бы толкнуть твое кресло. Оно бы помчалось вниз, и ты бы из него вылетела». Она ответила: «Давай толкай». Потом она сказала, что я дочь своего отца. И еще сказала, что я не смогу толкнуть кресло, потому что оно поставлено на тормоза. «Убирайся и оставь меня в покое! — закричала она. — Я вообще никогда не любила детей».
Снова наступила тишина, и я опять прижала к себе маленькое тело.
— Наверное, она так разозлилась, что не отдавала отчет в своих словах, — предположила я.
— Я знаю. В другое время я не обратила бы особого внимания на такие слова, я ведь знала, что иногда она меня любила. И я делала для нее массу вещей, с которыми она без меня бы не справилась. Но в тот момент я страшно разозлилась. Я толкнула ее кресло изо всей силы — и побежала в комнату.
— Но ведь кресло было на тормозах, — возразила я.
— Если оно действительно было на тормозах, то как оно могло поехать.
— Что произошло потом? Куда ты пошла? Ты побежала вверх по лестнице и столкнулась там с Шен, которая спускалась вниз?
— Нет, не думаю. Но я не уверена. У меня в голове все перепуталось. Мне кажется, что я осталась в гостиной. Я помню, как смотрела из окна на мертвые деревья.
— И ты слышала, как кричала твоя мать?
Адрия ответила, поколебавшись, как бы сама удивляясь своим словам:
— Нет. Не думаю. Не сразу. Из окна я видела, как что-то движется, но до сих пор не знаю, что это было.
— На что была похожа эта вещь?
— Ну… может быть, на призрак. Я рассказала об этом Шен; она считает, что я видела в воздухе дух Марго.
Я воздержалась от гневных возражении, которые готовы были сорваться у меня с языка.
— Как это могло быть — если она еще не закричала? Она не съехала вниз по скату, а ты находилась далеко от нее, в гостиной.
— Я… я не знаю. Я не могу этого объяснить. Ведь она кричала, ты знаешь. Но я не уверена, когда именно. Как бы то ни было, я услышала крик и побежала к башенной лестнице. Шен стояла на нижней ступеньке. Она велела мне подняться на второй этаж и оставаться там. Потом она подошла к окну гостиной, ближайшему от балкона Марго, и посмотрела в него.
— И что она увидела?
— Она не сказала. Она вообще не хочет обо всем этом говорить. Шен считает, что я все перепутала и ничего не могу толком вспомнить. От этого у меня и правда все перемешалось в голове. Я теперь ни в чем не уверена окончательно. Иногда мне вспоминается одно, иногда — совсем другое.
— Через какую дверь ты вошла в комнату своей матери?
— Через библиотеку, — уверенно ответила Адрия. — До этого я сидела там и разговаривала с Клеем и Стюартом.
— Дверь не была заперта?
— Нет… конечно, нет. Я же через нее прошла.
— После этого ты видела Клея и Стюарта?
— Видела Стюарта. Он вышел из парадной двери, пока я разговаривала с Шен. Она послала меня наверх, я вошла в свою комнату и закрыла за собой дверь. Я помню, что была очень напугана. Я все еще слышала ее крик — он звучал у меня в ушах. И я знала, что это все из-за меня, из-за того, что я толкнула кресло.
— Но ты его не толкала, Адрия, дорогая. Ты находилась далеко от кресла в тот момент, когда его толкнули. Если его вообще толкали.
Казалось, она меня не слышала.
— Прошло много времени, прежде чем Шен поднялась ко мне и сказала, что моя мама умерла. Она была очень расстроена и вся дрожала. Я тоже. Мы… мы плакали вместе. Она говорила, что это ужасный удар для моего отца. И она расспрашивала меня, что произошло, когда я была в комнате Марго, и что видела потом. Но когда я попыталась ей все объяснить, она стала говорить, что это дело прошлое и о нем надо забыть. Она сказала, что Стюарт Перриш подозревается в том, что он толкнул кресло. Тут шериф его отпустил, я поняла, что это моих рук дело. Когда я попыталась все объяснить отцу, он очень расстроился и перестал меня любить. И он увез нас с Шен к старым друзьям в Мэн. Мы катались на лыжах, но не разговаривали о том, что произошло. Но потом появились статьи в газетах, сообщавшие об аресте Стюарта, и папа сказал, что нам надо ехать домой. Мне кажется, папа надеялся, что виноватым окажется Стюарт, а значит не я. Но когда я попробовала объяснить ему, что это не Стюарт, он не захотел меня слушать. А теперь дурные сны снова ко мне вернулись. Они снятся мне почти каждую ночь.
— Ладно, — сказала я. — Теперь я лучше тебя понимаю. Первым делом мы должны попытаться избавиться от снов. Они приходят к тебе только потому, что ты боишься чего-то несуществующего. Скажи мне, дорогая, в тот день, когда я впервые тебя увидела, ты сидела в кресле своей матери. Почему? Зачем ты в него села?
— Я хотела разобраться, действительно ли все произошло так, как я боялась. Я подумала, что если сяду в это кресло… но тут папа начал на меня кричать… и… и…
Она замолчала, и я склонилась над ней, стараясь ее успокоить.