Шрифт:
Лев Гунин
Сны доктора Гольца
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
Уважаемая редакция! Уважаемые господа!
Посылаемое мной письмо - это Шанс. Всего лишь шанс (один из ста? из тысячи? ) быть услышанным. В наше время, когда все определяется связями, знакомством, анонимного автора слушать просто не хотят. Само общество делает отбор за редактора, за редакционную коллегию, приближая к ним просеянных через сито общественных связей журналистов, писателей, поэтов. Рецензирование и дальнейшая публикация "проверенных" людей, авторов, занимающих определенное место в системе сложившихся связей и знакомств, как бы предохраняет редактора от серьезной ошибки: в его окруженни черпает стартовую силу его газета, отсюда он посылает ее читателю, это окружение саморегулирующаяся система, не позволяющая, по мнению редактора, появиться безродному незнакомцу, способному своим материалом нанести какой-либо ущерб газете. Ведь часто невозможно
Но иногда эту наезженную дорогу вдруг пеpecekает Случай или иначе - Миссия. Кому из редакторов - пусть и не так часто - не казалась, что помещением того или иного материала он совершает то или иное благородное дело, исполняет определенную Миссию, искупает совершенные просчеты, стирает время от времени допускаемую на страницы газеты ложь? И никакая сила, никакие уговоры не заставят ни одного редактора поверить в то, что вот это - миссия, а вот это не миссия. Поэтому я лишь надеюсь, что мой материал всколыхнет в тех, от кого что-то зависит, определленные чувства, нажмет на нужную пружинку, повернув таким образам благоприятное мнениие в свою сторону. И докажет сам за себя, что конъюнктурное племя авторов нуждается в притоке свежей крови.
В жизни бывают явлления, существующие между двумя мирами. Они не открывают дверцы в метафизический мир, но только указывают на возможность иных систем связей, иного измерения времени, иных ориентиров и ценностей. На фоне этих явлений в благоприятные моменты все привычное кажется таким маленьким, незначительным, все интересы и пристрастия - коробящей ерундой. Надеюсь, что мой материал хотя бы для кого-то окажется таким явлением, если, конечно, будет плрочитан, а не отложен сразу же в сторону. В моем материале звучит голос из прошлого, от которого мы все еще не освободились и, наверняка, до конца нашей жизни уже на освободимся. Э т о прошллое влияет на нас и всегда будет влиять, предопределяя и наши судьбы и уровень наших грехов. Отмахнуться от него, теперь, когда у него нет защитников и дипломатов, было бы не по-джентельменски.
Предваряю свой материал предислловием автора, при этом хочу предупредить, что предисловие и сам материал - это одно целое, и (хоть и написаны в разное время) разделяться не должны.
ВСТУПЛЕНИЕ
Я среди тех, кто верит, что до самого распада бывшего Союза в его властных структурах гнездился чудовищный феномен зла. Его каркас, его структура были неотделимы от вовлекаемых в него людей. Вот почему ничего не могло дать ни подставление новых людей в прежние структуры, ни трансформация или даже гибель системы при сохранении прошлых кадров. И одно, и другое неиизменно ведет за собой самовозрождение системы. Этим может быть внутреннее самовозрождение без деклараций и внешней атрибутики. На мой вэгляд, совершенно очевидно: после распада уникальной империи во властных структурах почти всех бывших союзных республик остались те же люди. Они могут носить другие фамилии и имена, но это та же порода, тот же тип людей, у них то же мышление и те же социальные реакции. И это, очевидно, надолго. С одним из таких людей судьба столкнула меня, когда он еще был директором огромного столичного /республиканского/ завода. Уже тогда один из его сотрудников сkазал о нем: "Маленький фюрер". Другой человек, личность огромного размаха, мыслитель и изобретатель высочайшего уровня, предсказал, что тогдашний директор завода станет когда-нибудь правителем всей республики. И оказался пророком! Постепенно я узнал такие подробности и детали о жизни будущего правителя, до которых не докопались даже патологически зацикленные на сенсациях журналисты. Когда будущий правитель уже перепрыгивал через ступеньки кровавой лестницы власти, я столкнулся с одним бывшим партийцем, пенсионером, функционером очень высокого ранга, который своей целью поставил остановить будущего властителя. У него были две пухлые ручки, и такие же пухлые папки с материалами, компроментирующими нашего общего знакомого, а также список влиятельных лиц, интересы которых пересекались с его интересьми. По мнению этого функциорера, этих людей надо было заставить действовать заодно - тогда бы амбициям потенциального правителя никогда не суждено было сбыться. Порочащие материалы - это был лишь довесок в макиавелиевском плане экс-функционера. Но свой план он не довел до конца: через пять месяцев после нашего знакомства его сбила машина.
Несмотря на то, что он был чудовищем, каким он и выведен в моем рассказе, Правитель не достиг того уровня падения, ккоторый был характерен для "рядового" советского функционера. Поэтому и дни его правления оказались так коротки.
Но для меня он все равно остался собирательным образом этого типа Хомо Сапиенс Советикус - именно потому, что его поступки и дела были очеловечены, в них была хоть какая-то страсть: в нем не все умерло. В ротивном случае его невозможно было бы сделать прообразом художественного произведения. Надеюсь, что со временем вскроется доля его причастности к смерти двух упомянутых мною людей (экс-функционера и второго человека, талантливейшего изобретателя, добряка и умницу, замечательного мыслителя, который работал инженером-конструктором на заводе Властителя). Косвенная причастность Властителя к этим двум смертям не вызывает сомнения..
Это только кажется, что с падением, вернее, усечением центральной "зловредной" власти опасность всего явления в целом значительно снизилась. На самом деле это не так. Как в сказке Андерсена, огромное зеркало зла распалось на множество кусочков, так и чудовищная власть теперь распалась на осколки. Это явление надо понимать гораздо шире. В странах, куда иммигрируют бывшие советские люди, они обнаруживают или знакомые явления, или - в некоторых частях Шарика (особенно в одной южной стране) - полную копию, слепок с той самой чудовищной системы власти. В такой стране они узнают в местных князьках и начальничках знакомые черты своих "родных" властителей. Спор (на самом деле это неприкрытая социальная война) далеко не окончен, катастрофические последствия неосуждения чудовищной вины Властителей, невосстановления пусть условной - социальной справедливости еще далеко не окончательны. Сознавая, что "немодная" стилистика моего рассказа и его объем могут стать серьезным препятствием к его публикации, сокращать его или изменять стиль не считаю возможным: монументальность задачи требует адекватного воплощения. Направляю его в редакцию в том виде, в каком он был написан более 4-х лет назад. Ф. Э.
– мой литературный псевдоним.
СНЫ ПРОФЕССОРА ГОЛЬЦА
1
"Мяу, - сказал Кот. А что же еще говорят коты? Он сузил зрачки и пошел вокруг широкого круглого стола, ласково потягиваясь и зевая. Этим столом был Гольц. Он стоял на своей толстой ножке и обозревал все, что было вокруг него. Гольцом его стали звать еще в институте, и это после того, как он здорово поспорил с одним невеждой о том, есть ли такая аристократическая игра "гольф". Теперь, когда он стоял столом, профессор интуитивно ощущал сродство своего прозвища с деревом, из которого делают столы.
Тем временем Кот разделился надвое, и вторая его половина пошла навстречу первой, а, когда они снова соединились, на месте этого соединения вырос высокий мраморный гриб: как круглая столешница на ножке в кафе самообслуживания. Гольц был теперь одновременно и столом, и этим мраморным грибом. Он еще раз обозрел себя самого в виде этих двух предметов, потом место, где его две части стояли. Это была комната в старом деревянном доме, с двумя двустворчатыми дверями: напротив окон-и в торце, напротив светивших за пианино окон веранды. В межоконном проеме стояло большое черное старинное зеркало, слева от него - старый большой радиоприемник и телевизор, напротив зеркала, у противоположной стены - кресло, на стенах висели картины. Когда Гольц закончил обзор, очнулся и снова обратил внимание на себя, он уже не стоял так прочно, как раньше, на плоской горизонтальной поверхности, ибо имел в этом те недостатки, какие свойственны одушевленным предметам: он снова стал человеком. Это заставило его испугаться и задрожать, как бы от слабости, он показался вдруг себе таким беззащитным и маленьким, таким беспомощным и слабым...
Потом вдруг внутри него самого произошло какое-то движение. Как будто с каким-то хлопающе-хлюпающим звуком из него выдавилась вторая половина, но ее - эту половину - он еще не видел: и не знал, в какой из двух половин оказался он сам. Тогда он безотчетно посмотрел в зеркало. Там стоял не Гольц. Тот, в зеркале, был плотный, небольшого роста, лысоватый, с полувыпученными глазами, мужичок, под взглядом которого Гольц машинально съежился. Профессор посмотрел на свои руки, на плечи и убедился, что тут - он, а в зеркале - не он. Теперь ты - Валентин Францевич Кибрич, представился тот, что в зеркале, и жестом руки пригласил в Зазеркалье. Профессор шагнул - и слился с Кибричем, в то же время ощущая и свою идентичность.
С обратной стороны зеркала была та же комната, только в ней было все наоборот: за окном был не день, а ночь, вместо стола была дырка в полу, вместо радиоприемника и телевизора пустые ящики, а на месте пианино стояла голая баба...
На глазах Гольца Кибрич превратился в маленького ребенка, пространство, как ковер, смоталось, сложилось - и стало несколькими десятками полуразвалившихся деревенских хибар, которые все вместе занимали пространство, не большее, чем прежняя комната.
2