Со спичкой вокруг солнца

Нариньяни Семен Давыдович

На рабочем столике рядом с тетрадкой со стихами лежит открытый арифметический задачник — свидетель страдной поры первых экзаменов, сломанный пистонный пистолет (значит, ничто человеческое не чуждо душе поэта) и два чугунных утюга, под которыми сушатся листья липы, березы и ясеня. Пионерский отряд дал поэту задание собрать гербарий из ста растений.

— Самое трудное — это достать в Ленинграде цветок огурца, — жалуется Шурик. — Один мальчик из соседней школы говорит, что у его тетки в деревне есть огород, и он обещал достать мне огуречный цветок.

Над столом Шурика расписание, из которого явствует, что рабочий день ученика четвертого

класса Троицкого начинается рано. Он поднимается в семь утра и до самой школы занимается музыкой. Шурик учится в фортепианном кружке и по два часа в день упражняется на рояле. Кроме того, в расписании в дополнение к школьным урокам значатся занятия с учительницей английского языка. Пареньку всего десять лет. Спрашиваю:

— Тебе не тяжело?

— Нелегко, — отвечает он.

— А не лучше ли тебе сократить часы музыкальных занятий и отдать весь досуг поэзии?

Шурик удивленно смотрит на меня:

— А разве поэзия бывает без музыки?

Больше в этот день нам не удалось поговорить с Шуриком о поэзии. О гербарии, футболе он болтал охотно, а от разговора о стихах тактично уклонялся. Чтобы вызвать мальчика на откровенность, надо было, по-видимому, завоевать его доверие. Следующий день по расписанию был свободен от экзаменов, и я предложил ему погулять вместе — по городу.

— А в Зоологический мы пойдем?..

Шурик умоляюще смотрит на мать. Анна Николаевна дает разрешение. И вот мы бродим по Ленинграду, заходим в музеи и парки, останавливаемся у киосков с прохладительными напитками. Шурик, так же как и все прочие мальчишки, которых я знаю, может съесть нескончаемое число порций мороженого и запить его нескончаемым количеством газированной воды с сиропом. Он спорит со мной о фугах и прелюдиях Баха и почти тут же совсем по-ребячьи предлагает:

— Давайте сбежим с вышки Исаакиевского собора на одной ножке!

И, не дожидаясь моего ответа, он так стремительно пускается вниз со ступеньки на ступеньку, что я с трудом его догоняю.

Но я быстро забываю, что передо мной мальчик, как только мы перестаем есть эскимо и начинаем говорить о поэзии. Я прочел за эти дни почти все, что написал Шурик, и каждое его стихотворение свидетельствовало о поэтической одаренности мальчика, его вкусе, наблюдательности. Здесь были стихи о природе, стихи о школе, были даже поэмы на двести — триста строк. Мальчику трудно было сочинить самостоятельный сюжет для таких больших стихотворений, и он прибегал к помощи сказок Пушкина, Гримм, Перро. Но позаимствованный сюжет был только стержнем, а характеристику действующих лиц, пейзаж он рисовал по-своему, наделяя старые сказки жизнерадостным дыханием нашего времени.

Шурик хорошо знает восторженное отношение окружающих к его стихам. Но восторги маминых приятельниц и соседей по квартире не кружат ему голову. Мальчик очень скромно расценивает свои успехи, и в, школе, где он учится, даже не знают о его поэтическом увлечении. Шурик хорошо читает стихи. В прошлом году он получил, от городского Дворца пионеров книгу с надписью: «Отличному декламатору». Тем не менее на школьных вечерах «отличный декламатор» читает не свои стихи, а стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева.

Я спросил Шурика, как он сочиняет свои стихи. Шурик ответил:

— Я не сочиняю — я пишу то, что вижу.

Вот сценка, рисующая ночь в лесу из сказки «Красная Шапочка»:

Оглянулась девочка, а кругом

темно…Небо — как пробитое бурею окно.Лишь кусочек неба лесом не закрыт,Но и он как будто на нее сердит.Заблудилась Шапочка, бабушку зовет,Испугалась Шапочка, бросилась вперед.

А вот как выглядит подводный бал русалок из новой сказки «Морская царевна»:

Дворец открыл свои объятья.Сегодня там блестящий бал.Мелькают лица, шляпы, платья,Как карусель, кружится зал.Но что не видно ножек милых,Предмета женской красоты?Увы, на месте их унылоТорчали рыбии хвосты.

А вот стих, посвященный Дню Победы:

Пришла весна, запели птички.Проснулся мир в тот майский день,Когда все птички-невелички,Взлетев, запели: «Динь-ди-лень»,Проснитесь все, сегодня праздник,Враг побежден, ликуй, земля!Пиши, пиши, поэт-проказник,Всех ребятишек веселя,Танцуй, перо, в моей тетрадке,Листайтесь, веером, листы.Бегите, строчки, как лошадки,В конец до радостной черты.

Все, что написано здесь о Шурике, было напечатано в воскресном номере газеты. А на следующий день, чуть только открылись двери редакции, в нашу комнату врывается шумный, словоохотливый мужчина. Прямо от двери, широко раскинув руки, мужчина направляется к фельетонисту, намереваясь с ходу прижать его к груди.

— Спасибо, золотко. Вы открыли мне глаза, осчастливили. Разрешите поцеловать вас,

Прежде чем протянуть губы для поцелуя, фельетонист сделал шаг назад, спросил:

— Простите, с кем имею честь?

— Не признали? Странно. Все говорят, что он очень похож на меня.

— Кто «он»?

— Шурик! Я отец Шурика, его папаша. Благодарю, что вы не прошли мимо, написали о юном таланте. Господи, какой легкий слог у моего прохвоста, а какие красивые рифмы, образы!

— Постой, — сказал тут БукаИ выстрелил из лука.Стрела влетела в сердце,Пробила в сердце дверцу.

Ай, пацан! Ай, молодец! Шурик пишет так здорово, что его стихи прямо хоть сейчас читай со сцены.

— А их и читают,

— Кто?

— Артисты.

— Правильно, у вас об этом написано. Ай, Шурик, порадовал отца.

— Вы разве не знали, что Шурик пишет стихи?

— Узнал только вчера из вашего фельетона.

— Странно, вы же отец.

— Этот отец четыре года не живет с семьей. Ушел, поссорился с женой.

— С сыном вы тоже в ссоре?

— Нет.

— Почему же не видитесь с ним?

— У меня вторая жена.

— Если ты боишься коз, не ходи ловить стрекоз, — процитировал я Шурика.