Соавторы
Шрифт:
– Не надо, Глаша, - недовольно поморщился Богданов.
– Чаю дай нам - и довольно.
– А что, Глеб Борисович, после таких-то переживаний и поесть не грех, - весело заявил Василий.
– Баба Глаша, у вас есть что-нибудь посущественней плюшек?
– Каких таких переживаний?
– насторожилась Глафира.
Вот так она и знала, что беда случилась! Не случайно они все втроем заявились.
– Да все в порядке, Глаша, не слушай его, Василий пошутил, - попытался отмахнуться Глеб Борисович, но не таков Васенька, чтобы ему рот затыкать:
–
– Батюшки!
– ахнула Глафира Митрофановна.
– Украли чего?
– Да нет, там красть нечего было. Но в такой холод как без стекол ездить? Геннадий погнал машину в сервис, стекла вставлять, а наша безотказная Кэт любезно согласилась подвезти Глеба Борисовича, а заодно и меня, безлошадного.
– Господи, да как же это, - забормотала Глафира.
– Как же стекла-то побили? А Генька ваш куда смотрел?
– Геннадий отпросился у меня, - пояснил Глеб Борисович, - у его дочки скоро день рождения, и он попросил разрешения оставить машину на стоянке и пойти в магазин за подарком. Вернулся - а два стекла выбиты. Кто это сделал - неизвестно, никто ничего не видел.
– А милицию-то, милицию-то вызывали?
– Да бог с тобой, Глаша, какая милиция?
– недовольно покачал головой Глеб Борисович.
– Что толку от этой милиции? Что она может? Только время зря потратим. Ну что чай? Почему не несешь?
– А вот это вы напрасно, Глеб Борисович, - встрял Василий.
– Я вам и тогда говорил, и сейчас повторяю: милицию надо было вызвать. Машина у вас застрахована, ущерб должны возместить, но нужна бумажка из милиции. А так за свой счет будете стекла вставлять.
– Я уже объяснял тебе, Василий: я терпеть не могу милицию, там все тупые и наглые взяточники, а не взяточники - так алкоголики, я не имею ни малейшего желания с ними связываться. Лучше я заплачу свои деньги, но сберегу время и нервы.
Глеб Борисович начал сердиться, да так явственно, что Глаша почла за благо побыстрей убраться из каминной залы в кухню, где и захлопотала, заваривая чай и нарезая хлеб для бутербродов - подкормить ненаглядного Васечку. Вот хоть и молодой он совсем, может, даже и глупый, а правильно говорит: надо было милицию вызывать, она разберется. Глафира Митрофановна была свято убеждена в том, что милицию надо вызывать вообще по любому поводу, на то она и милиция, чтобы людям волнений и беспокойства не было. А вот Глебушка милицию не жалует. А зря, между прочим. И насчет супа надо было обратиться, а уж когда стекла в машине побили - тем более. Чего ж из своего кармана платить, когда страховка есть? Зачем тогда было машину страховать, если не пользоваться?
Она молча подала чай, бутерброды и плюшки и остановилась в сторонке, послушать хотела. И пусть Глебушка считает, что побитые стекла - это ерунда, а ей сердце подсказывает, что неспроста это. Тем более суп прокис…
– Послушайте, Глеб Борисович, а вам не приходило в голову, что это была акция возмездия со стороны поборников чистоты рядов в большой литературе?
– спросил Василий, усиленно двигая челюстями и пережевывая бутерброд с сырокопченой колбасой.
– Вы обратили внимание, что на нашем сайте появились некие личности, упрекающие вас в том, что вы предали большую литературу и ударились в коммерческий проект, чтобы хапнуть побольше денежек?
– Впервые слышу, - презрительно отозвался Богданов.
– У меня нет компьютера, ты прекрасно это знаешь, и я не имею пагубной привычки часами торчать в Интернете.
– А вы, безмолвная Катарина?
– обратился он к Катерине.
– Что-то вы сегодня помалкиваете, где ваша обычная разговорчивость? Вы на сайт заходите?
– Да, - коротко ответила она.
– Ну и что вы думаете о моем предположении?
– Думаю, что это полный бред.
– О! Никакой другой оценки результатов моего умственного труда я от вас и не ожидал. Все, что я говорю, вы называете бредом. Иногда, для разнообразия, полным бредом или бредятиной. Вы в самом деле уверены, что вы самая умная и знаете все лучше всех?
– Тебя интересует моя самооценка? Успокойся, она не очень высока.
Катерина говорила спокойно, но глаза ее вспыхнули недобрым огнем, и Глафире Митрофановне на какой-то момент стало по-настоящему страшно. Таких глаз, жестких и одновременно бездонных, она никогда ни у кого не видела.
– Васечка, пойдем со мной на кухню, - заворковала старуха, - помоги мне еще колбаски нарезать, она твердая такая, а у меня силы уже не те.
– Пошли, баба Глаша, - с готовностью поднялся из-за стола Василий, - насчет колбаски - это я всегда в первых рядах.
"…ты самая умная и знаешь все лучше всех? Я тебе объясню, кто здесь самый умный и кто лучше всех все знает. Я так тебе объясню, что ты не забудешь этого до самой смерти…"
Ничего, ничего, скоро все закончится. Осталось совсем немного. На нужную информацию истрачена уйма денег, но цель уже близка, еще чуть-чуть, еще несколько маленьких шажочков…
И что потом? Чувство глубокого удовлетворения? От чего? От того, что справедливость восторжествовала? Да, наверное. Для этого все и делается.
А может, бросить все это, не доводить до конца, оставить как есть? Может быть, и в самом деле нет никакой разницы, настанет торжество справедливости или нет, потому что жизнь - это опыт, который ты переживаешь, извлекаешь из него уроки и знания и переходишь к другой жизни и к переживанию другого опыта. И если тебе предписано в этой жизни пережить опыт несправедливости, унижения или недооцененности, то и надо его переживать, а не пытаться переломить течение событий, перерисовать картину, переснять фильм. Или наоборот, тебе предписано пережить опыт борьбы за восстановление справедливости, а ты опускаешь руки и, таким образом, не выполняешь свое предназначение. Как правильно? Если бы знать…