Собака из терракоты
Шрифт:
За размышлениями, отступлениями от темы, фантазиями он сам не заметил, как заснул. Спустя какое-то время, он не мог понять, какое именно, его разбудил телефонный звонок. Он ответил заплетающимся языком.
– Ты задремал?
– Да, забылся.
– А я-то наоборот из кожи вон лезу для тебя. Словом, Альчиде тебя ждет завтра после обеда в полшестого. Он живет в Галлотте.
Галлотта был городок в нескольких километрах от Монтелузы, – несколько крестьянских домов, – когда-то известный своей недосягаемостью в зимнее время, когда
– Давай мне адрес.
– Да какой там еще адрес! Как едешь из Монтелузы, первый дом слева. Большая вилла, совсем развалилась, какого-нибудь режиссера ужастиков привела бы в восторг. Невозможно ошибиться.
Он опять провалился в сон, как только положил трубку. Проснулся внезапно, оттого что что-то копошилось у него на груди. Оказалось, Анна, о которой он совсем забыл, Лежа рядом с ним на кровати, она расстегивала на нем рубашку. К каждому участку тела, который она обнажала, надолго прижималась губами. Дойдя до пупка, девушка приподняла голову, сунула руку под рубашку, чтоб погладить грудь, и припала губами к губам Монтальбано. Поскольку он не отвечал на ее страстный поцелуй, Анна переместила вниз ту руку, что раньше лежала у него на груди. И там тоже погладила.
Монтальбано решился заговорить:
– Видишь, Анна? Дело дохлое. Ничего не получается.
Одним рывком Анна вскочила с кровати, заперлась в ванной. Монтальбано не шелохнулся, даже когда услышал ее рыдания, детские слезы, вроде как у маленькой девочки, которой отказались купить лакомство или игрушку. Он увидел ее совершенно одетую в свете, падавшем из двери ванной, которая осталась открытой.
– У дикого зверя и то больше сердца, чем у тебя, – сказала она и ушла.
У Монтальбано прошел сон, в четыре часа утра он был еще на ногах и раскладывал пасьянс, хотя не было никакой надежды, что тот выйдет.
Он приехал в управление угрюмый, смутный, история с Анной его тяготила, его грызла совесть, что он обошелся с ней так. Вдобавок наутро у него зародилось сомнение: а если б вдруг на месте Анны оказалась Ингрид, была ли гарантия, что он поступил бы точно так же?
– Мне с тобой нужно срочно поговорить. – Мими Ауджелло стоял в дверях, вид у него был порядком взбудораженный.
– Чего тебе?
– Хочу тебя информировать о ходе расследования.
– Какого расследования?
– Ладно, я понял, зайду позже.
– Нет, сейчас ты остаешься здесь и мне рассказываешь, о каком, черт побери, расследовании идет речь.
– Как это?! О торговле оружием!
– И, по-твоему, я поручил тебе им заниматься?
– По-моему? Ты же мне о нем говорил, помнишь? Я думал, это подразумевается.
– Тут, Мими, подразумевается только одно, а именно, что ты просто сукин сын – твоя мать, само собой, тут ни при чем.
– Давай так, я тебе говорю, что я сделал, и потом решишь ты, продолжать ли мне дальше.
– Вперед, говори мне, что ты сделал.
– Перво-наперво, я подумал, что нельзя
– Наших? Ты к нему приставил наших?! Да тебе разве неизвестно, что он у наших все волоски в заднице знает наперечет?
– Я ж не дурак. Они не из наших, не из Вигаты, я хочу сказать. Это агенты из Рагоны, их начальник полиции, к которому я обратился, откомандировал.
Монтальбано глянул на него с восхищением.
– Ты обратился к начальнику полиции, вон как? Молодчина Мими, как ты у нас умеешь распространяться!
Ауджелло не отвечал ему в тон, предпочел дальше излагать факты.
– Был тоже телефонный разговор, записанный при прослушивании, который, может, представляет интерес. В моем кабинете у меня есть запись, я пойду принесу.
– Ты помнишь на память?
– Да. Но ты, слушая его, может, выяснишь…
– Мими, ты на этот момент все, что можно было выяснить, уже выяснил. Не заставляй меня терять время. Давай, говори.
– Короче, Инграссия из супермаркета звонит в Катанию, в фирму Бранкато. Хочет говорить с Бранкато лично, тот подходит к телефону. Инграссия тогда начинает жаловаться на неувязки, которые возникли в ходе последней доставки, говорит, что нельзя, чтоб транспорт прибывал намного раньше, что этот факт создал ему большие проблемы. Просит о встрече, чтобы выработать новую систему доставки, более надежную. То, как на это отвечает Бранкато, минимум обескураживает. Кричит, выходит из себя, спрашивает Инграссию, как у того хватает совести ему звонить. Инграссия, заикаясь, просит объяснений. И Бранкато объясняет, говорит, что Инграссия неплатежеспособный, что банки отсоветовали иметь с ним дела.
– А Инграссия как отреагировал?
– Никак. Ни звука. Положил трубку, даже не попрощавшись.
– Ты понял, что означает этот звонок?
– Конечно. Что Инграссия просил помочь, а те его послали.
– Не отставай от Инграссии.
– Уже сделано, я же тебе сказал.
Повисла тишина.
– Ну, что мне делать дальше? Продолжаю заниматься расследованием?
Монтальбано не отозвался.
– Какой ты скот! – прокомментировал Ауджелло.
– Сальво? Ты один в кабинете? Могу говорить свободно?
– Да. Ты откуда звонишь?
– Из дому, лежу в кровати с температурой.
– Сожалею.
– Как раз наоборот, не о чем тебе сожалеть. Это болезнь роста.
– Не понял, что это такое?
– Жар, который бывает у детишек, у совсем маленьких. Держится два или три дня – тридцать девять, сорок, но пугаться тут нечего, это естественно, это лихорадка роста. Когда прошло – ребятишки вытянулись на несколько сантиметров. Уверена, что и я тоже, когда жар у меня пройдет, подрасту. Умом, не телесно. Хочу тебе сказать, что никогда как женщину никто меня не оскорблял хуже, чем ты.