Собаки на заднем дворе
Шрифт:
Личный состав нашего вагона ел строго по расписанию, установленному сержантами, три раза в день: в 8, 14 и 19 часов. После еды, включавшей первые три дня пути домашние запасы, жизнь и желудки призывников наполнялись смыслом. Мы вежливо интересовались у товарищей сержантов перспективой нашей службы.
– Не ссыте, все будет нормально, – сдержанно объясняли они, немного расслабившись после выпитой конфискованной у призывников водки.
Когда домашние запасы еды у нас закончились, сержанты великодушно стали выдавать нам сухие пайки армейского образца, главной ценностью которых была свиная тушенка – по одной банке
Со временем от сержантов мы узнали, что капитан Московкин – личность легендарная. За участие в боевых действиях где-то в Африке был награжден орденом Красного Знамени. Поговаривали, что представляли его к ордену Ленина, но потом почему-то передумали. Капитан был дважды ранен и контужен. После Африки он служил в Группе советских войск в Германии, где очень пристрастился к пиву и шнапсу. По этой причине сослуживцы за глаза стали звать его шнапс-капитаном. Любовь к водке в нем оказалась сильнее любви к семье, но слабее обожания военной службы. В результате жена бросила капитана, забрала сына и уехала к матери в Ростов-на-Дону. Его сняли с должности командира роты и хотели выгнать из армии, но он уцепился за службу, как за единственную отдушину в жизни, и, пойдя на понижение, стал командиром взвода.
– Золотой мужик, геройский офицер! Не пил бы – цены б ему не было, – рассказывали подвыпившие сержанты.
Непрерывно выпивая в вагоне, капитан Московкин разговаривал исключительно сам с собой. Когда на часах было 14, он, словно обнуляя все выпитое накануне, сам себе подавал команду:
– К вину и обедать!
Это означало, что строго нормированная жизнь капитана переходила в новую, заметную лишь ему, фазу. Он на глазок отмерял себе в стакан строго 120 граммов прозрачной влаги и неторопливо, одним приемом, принимал ее внутрь. Далее следовало непродолжительное молчание и вскоре шнапс-капитан Московкин красивым баритоном начинал чеканить слова единственной известной ему песни:
– Артиллеристы, Сталин дал приказ!
Артиллеристы, зовет Отчизна нас!
Завершив исполнение, капитан на время уходил в астрал. Это был самый приятный, не считая отбоя, момент для призывников. Они начинали болтать о далекой уже гражданке, неожиданно осознавая, как дороги им разные мелкие мелочи, которые еще несколько дней назад не ценились и не замечались.
Стал проявляться один из главных законов военной службы – поиск земляков. Но, как вскоре выяснилось, почти все пассажиры, объединенные теперь общим будущим, были из разных мест.
– Ты откуда будешь, землячок? – спросил скуластый парень со второго яруса нар своего соседа, лежавшего на нарах напротив него. Белобрысый курносый здоровячок с легким прищуром вдруг продекламировал, подвывая:
– Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы,
Или блистали, мой приятель.
– Не, я на брегах Подкумка блистал! – отрицательно покачал головой скуластый.
– Подкумок?
– Да, тоже речка.
– Широкая? – заинтересовался ленинградец.
– Хер перепрыгнешь! – надул щеки сосед.
Под стук колес призывники вели неспешные беседы о чем угодно. Естественно, чаще всего о девчонках, но иногда разговоры принимали неожиданный оборот, характеризуя совсем разный уровень знания жизни. Из общего ряда выбивался
– Тебе видней: ты – человек могучего образования, сокращенно – ЧМО.
При этом он начинал тихо гаденько посмеиваться, так что даже у парней, имевших твердые знания по географии, на миг появлялось сомнение. Кто их знает, этих египтян? А вдруг и правда в географии что-то чуточку не так? Не может же человек посмеиваться над другими без всякого основания.
Эшелон с призывниками, в отличие от скорых поездов, в городкурорт Севастополь не спешил. Он подолгу стоял на полустанках, а то и просто среди полей. Тогда призывникам разрешалось вырваться на простор, чтобы облегчить душу не в опостылевшее цинковое ведро, а в саму матушку-природу. Когда эшелон начинал неожиданно трогаться, призывники резво неслись к своим вагонамтеплушкам. Боялись отстать от состава не потому, что очень уж хотелось послужить. Каждый знал: его паспорт лежит в чемодане офицера – начальника команды. А без паспорта советскому человеку никуда: без бумажки ты – букашка, а с бумажкой – человек.
В Севастополь прибыли поздно вечером. Город разглядеть толком не успели: всех в очередной раз построили, проверили «наличие отсутствия» и рассадили по разномастным автобусам. Будущим морпехам достался какой-то допотопный драндулет грязно-зеленого цвета, похожий из-за вытянутого капота на гибрид обычного автобуса с грузовиком. Призывники с нескрываемым сарказмом разглядывали это чудо техники: довезет ли? Не развалится ли по дороге?
– Мой «огуречик» еще вас, салабонов, переживет! – сообщил, видя отношение молодых к его технике, коренастый водитель автобуса с ефрейторской лычкой на погонах.
В воинскую часть, огороженную бетонным забором, домчали быстро. В центре военного городка, на плацу, ожидал командир полка полковник Абрамов собственной персоной. Среднего роста, плотный и подтянутый, он, оглядев призывников, неожиданно громко сказал:
– Здравствуйте, товарищи призывники!
В ответ послышалось не пойми что. Кто-то произнес сугубо гражданское «здрасьте», кто-то – «добрый вечер», а некоторые вообще обошлись панибратским словом «привет». Вся эта многоголосица вылилась в один нестройный выдох, суть которого напоминала живой голос городского рынка. Командир полка задумчиво пожевал свои усы-щеточки, вздохнул и посмотрел в сторону старшего команды.
– Капитан Московкин!
– Я! – принял красивую стойку офицер.
– Отправляйте личный состав в казарму. Всех подстричь, сводить в баню, переодеть и покормить. На все про все – два часа. Подъем по полковому распорядку. Завтра в 9.00 явитесь ко мне на доклад об итогах командировки.
– Есть! – бодро вскинул правую руку к берету капитан Московкин.
В казарме, в бытовой комнате, трое старослужащих солдат быстро и ловко подстригли нас наголо и направили в каптерку, где каждый новобранец получил комплект бэушного обмундирования и сапоги. Мне повезло: я умел наматывать портянки, за что мысленно поблагодарил свою деревенскую бабушку. У большинства, судя по всему, бабушек не было, а если и были, то городские.