Собиратель костей
Шрифт:
Короче говоря, я получил новую игрушку и не спешил срывать с неё обёртку. Наоборот, я оборачивал её на свой вкус, чтобы спрятать от самого себя пустую сердцевину тайны. Старые игрушки смертельно наскучили мне. Надолго ли могло хватить новой?
Помню, помню тебя до сих пор – дикое создание, промахнувшееся с эпохой, родившееся то ли на две тысячи лет позже «удобного» срока, то ли не дождавшееся, пока вымрем мы – обречённые эволюцией чудовища. Все вымрем. До единого человека…
О беспорядочная смена фигур и масок в сломанном проекторе моей памяти! Тряпьё английской королевы, пропахшее нафталином… Бело-золотые одежды ангелочка… Трико
Однажды я отправил её тело скитаться на нижние этажи – просто так, шутки ради. Потом я с трудом отыскал его. Оно было (пряталось?) среди восковых фигур. Я не мог не заметить, что фигуры изменили свои позы с тех пор, как я видел их в последний раз, а один из экспонатов и вовсе исчез… По-моему, после воссоединения души и тела дикарка слегка тронулась рассудком. Зато она стала куда более покладистой.
О чистое, пречистое создание! О цветок лотоса! Наша грязь не приставала к тебе. Блаженное неведение спасло тебя от чёрного безумия. А вот белое безумие – чем оно отличается от тихого сна посреди суеты? И ты спала, будто заколдованная принцесса в хрустальном саркофаге своей чуждости, среди своего невнятного мира, скользя в сумерках жизни…
Балы, медленные танцы, мелодия «шингха»… Моя пухлая рука на ошейнике, украшенном бриллиантами и чёрными жемчужинами… Мы с нею – в вывернутом наизнанку ландшафте «боди». И диковинные микробы в расселинах живой «земли». И цветы, прорастающие сквозь кожу. И объятия горизонта. И поцелуи глаз-лун. И журчание сока жизни. Пей… Пей… Пей… И забудь обо всем… Сумерки жизни.
Она вдохновляла меня на поиски того, чего не было и не могло быть в моем окружении. Я ждал, когда в её глазах вспыхнет хотя бы призрачная искорка интереса. Тщетно. Она оставалась полуживотным, брошенным зачем-то в звериное чистилище. Кажется, она ждала удобного момента, чтобы убить меня и сбежать. Это придавало определённую остроту однообразному существованию. Опасность быть зарезанным или загрызенным развлекала меня. Поскольку дикарка выжидала, а не бросалась слепо на моих телохранителей, я считал её небезнадёжной. Дурацкий юношеский романтизм, болезнь переходного возраста. Теперь я предпочитаю держаться подальше от любых дверей, за которыми таится неизвестность…
– О чем задумался, Санчо? – прервал Габриэль цепочку моих бесполезных размышлений и заодно монолог о себе, любимом. – Неужто решил отравить меня, скотина?
Он, как обычно, вовремя напомнил мне о том, что в жизни все повторяется и лишь фигуры иногда меняются местами. Теперь я сам был варваром и игрушкой в руках извращенца. Меня будто окатили струёй ледяной воды, и даже расхотелось идти в сортир.
– Ещё нет. – Я позволил себе отшутиться. – По крайней мере пока не отъемся и не получу свою ослицу.
– Получишь, получишь, – заверил хозяин. – И кое-что сверх того, если до завтрашнего вечера найдёшь Риту.
Очередной кусок застрял у меня в горле. Габриэль наслаждался сигарой, но ни на секунду не упускал из виду главное. Я-то знал, о ком идёт речь.
О бывшей подружке Шёпота.
5
Прежде чем мы покинули ресторан, я все-таки сбегал в сортир, поразивший меня тонким благоуханием и обилием живых цветов, высаженных на террасках. И тут же журчал элегантный
Когда я вернулся в зал, певичка уже выгибалась возле нашего столика. Застывшие дюны её форм были освещены серебристой искусственной луной, медленно спускавшейся с потолка. Под аккомпанемент скрипки и рояля красотка жаловалась на одиночество и стужу, капканом схватившую сердце.
Габриэль положил крупную купюру в бокал, на дне которого ещё оставалась рубиновая капля. Он выуживал деньги из кармана сюртука с непринуждённостью балаганного фокусника. Не сомневаюсь, что и доставались они ему так же легко. Ещё легче, чем женщины.
Мы оба – певичка и я – смотрели, как купюра медленно розовеет. Вино поднималось по капиллярам, будто кровь, струящаяся по жилам, и лицо на портрете принимало апоплексический вид. А потом красные слезы потекли из глаз…
Габриэль отложил сигару и вытащил из внутреннего кармана самопишущую ручку с золотым пером. Это была ещё одна антикварная вещица, которая символизировала целую эпоху. Он чиркнул ею пару слов на салфетке, сложил салфетку вчетверо и сунул певичке под платье. Меня нисколько не удивило, что он решил пополнить свою коллекцию этим мотыльком, однако я не ожидал, что его аппетит проснётся так скоро. Впрочем, эта история не получила логического завершения.
В следующую секунду с улицы донёсся отрывистый грохот, и я подскочил на стуле от неожиданности. В кабаке возник лёгкий переполох – недаром это местечко считалось спокойным и респектабельным. Дамочки, как положено, завизжали; одна даже, кажется, хлопнулась в обморок. Возле бара сошлись жирноватые импотенты и принялись с солидным видом что-то обсуждать. Клиенты помоложе бросились к окнам и выглядывали наружу сквозь щели между шторами. Большей частью они напоминали потревоженных тараканов.
Толстяк-администратор, старавшийся не приближаться к нашему столику без крайней необходимости, отрядил парочку своих подопечных для выяснения обстановки и дал знак заткнувшемуся пианисту. Тот заиграл «Плачущего Ромео».
Мой хозяин безмятежно посасывал сигару. Певичка погладила то туго обтянутое тканью место, которое обжигали каракули Габриэля, и удалилась, показав нам татуированную спину.
Поскольку я изрядно набрался, мне было море по колено. Я вспомнил, для чего меня наняли, и решил отработать свою сегодняшнюю булку с маслом. Да ещё и с икрой. Я сделал попытку встать и предложил:
– Пойду посмотрю, что случилось.
Габриэль усадил меня на место одним движением пальца.
– Ничего особенного, – сказал он. – Какой-то ублюдок только что подстрелил мою лошадь.
– И вы так спокойно об этом говорите?
– А что же мне – волноваться из-за пустяков?
Мне стало стыдно за наших местных уродов. Это была слишком мелкая месть. Не найдя смелости поднять руку на хозяина, не смея даже взглянуть ему в лицо, они обратили свою злобу против ни в чем не повинной твари и потешили таким образом уязвлённое самолюбие.
Габриэль продолжал лениво:
– С одной стороны, мне оказали услугу, избавив от этой клячи. С другой стороны, мне нанесли оскорбление действием. А кроме того, животина честно таскала свою нелёгкую ношу и была верным товарищем. Примерно как ты, Санчо. Пожалуй, она не заслужила такой смерти. Пойдём! – Он вдруг резко вскочил со стула и забросил раку за плечи. При этом кости издали глухой перестук.