Собиратели осколков
Шрифт:
«В чешуе как жар горя…»
Александр Сергеевич, хотя и по другому поводу.
Когда-то это было кладбище. Теперь, когда весь город превратился в огромный ветшающий памятник самому себе, об этом смешно говорить. Кладбище… не совсем. Братская могила. Гранитная полоса монумента. Удивительное дело, просто мистика какая-то, но этот клочок земли отказывался зарастать наравне с окрестностями. Только трава поднялась почти до пояса: сочная, мягкая, КЛАДБИЩЕНСКАЯ… Её подстригали, удобряли, холили не одну сотню лет… и она помнила это.
Сбоку ударила очередь из пулемета. Патронов не пожалели: осыпавшаяся
— Эй вы, там! — каркнул из далеких кустов слева бармалей. — Встать и руки вверх!
Вовчик не целясь засадил две ракеты в том направлении. Взрыв был впечатляющ: здание с покосившейся решетчатой башней — на ней висела на одном кронштейне помятая параболическая антенна — медленно, с достоинством осело; антенная мачта завалилась, рассыпавшись на двухметровые секции, тарелкой накрыло злополучный куст.
— Ах ты сука! — с немалой обидой крикнул бармалей, снова утапливая гашетку своей шестистволки.
— Смываемся, давай за мной. — выдохнул Вовчик и извиваясь змеей, пополз к проходу внутрь мемориала, волоча за лямку рюкзак.
Что-то, какая-то неровность рельефа, видимо, мешала бармалею понаделать в них дырок, и он знай себе садил поверху, кроша стенку.
— Ну ты! Хватит!
— Сдавайтесь, придурки!
— Тебе, что ль, пидору гнойному?
В ответ посыпались матюги. Вовчик высунулся из-за стены и выпалил, целясь на голос.
Б-бух! Ругань как отрезало, зато опять ударила бесконечная очередь. От набережной засадил скорострельно ещё один ствол. Второй бармалей спрятался за упавшим со своего постамента полководцем и палил из-под торчащей вверх руки с обломанной саблей крупной картечью из охотничьего помповика, о чем можно было догадаться по ритму: пять выстрелов — долгая пауза — снова пять выстрелов…
А вот и третий. Солнышко неумытое. С самопальной какой-то тарахтелкой. Он тоже приближался с северо-запада, пёр дуром, не укрываясь, и за минуту, что он продолжал греметь своей конструкцией из труб и фланцев, трижды заклинило подачу ленты, которой бармалей был обмотан с головы до ног. Так он и остался в памяти народной безымянным, когда маленькая оперённая ракетка, пробив насквозь жилет и титановый набрюшник, взорвалась у него в желудке, разбросав внутренности на несколько десятков метров вокруг.
Щёлкнул холостой спуск. Вовчик зачерпнул из кармана горсть патронов и принялся по одному засовывать их в магазин, от спешки промахиваясь и ругаясь. Бармалеи, не прекращая пальбу, перебежками приближались, через каждый десяток шагов падая на пузо. Тот, с бандурой, даже когда падал, всё равно был очень заметен — горбом торчал за спиной станок со старинным кислотным аккумулятором и короб подачи. Выцелить его, правда, было мудрено: над головой свистело — мизинец не просунуть.
— Убю суку! — проглотив мягкий знак, крикнул злой человек с ружьем.
Если бы Фил был в порядке, он, не колеблясь, объявил бы акцент бармалея кавказским.
Вовчик высунул ствол в трещину и не целясь выстрелил в сторону, откуда доносился тонкий визг редуктора пушки. Ракетка оказалась дефектной, но бармалей немедленно отозвался очередью. Аховое было положеньице. То
Что-то чиркнуло над кронами Летнего сада, скорее даже леса; крепко, до рези в носу, пахнуло озоном. Пулемёт захлебнулся и ствольная коробка с протяжным воем прекратила вертеться. Вовчик дождался паузы в ритме ружейной пальбы, вскочил и метким выстрелом уложил кавказского бармалея на месте.
— Бежим! — подхватил рюкзак на плечо.
Последний бармалей бросил свою пушку и потянулся за пистолетом. Большой, здоровенный детина в камуфляже, оснастка «минигана» подогнана любовно и со знанием дела, вся тяжесть приходится на спину, рука только направляет ствол. Боевик. Вовчик выстрелил, ракетка ударила в толстую стальную пряжку грудного ремня и не взорвалась. Бармалей сел, потом упал, будто в пояснице у него освободился шарнир.
— Ну как, развеялась? — спросил Вовчик на набережной, стирая со лба пот.
— Дурак ты! — сказала Лиза с чувством. — Мне отойти надо. В сторонку.
— Ну отойди.
Минут через пять она вернулась и помогла Вовчику надеть рюкзак.
А мост, естественно, давно уже пребывал в аварийном состоянии. Мостам вообще не везло: если их не брала под своё покровительство гильдия, они приходили в упадок за считанные годы. После разорения Питера, когда коммунальные службы прекратили своё существование, все строения развалились очень быстро; но если пусть даже пятидесятиэтажный железо-стеклянный дом можно заменить на деревянный, то как прикажете восстановить сложнейшее сооружение более полукилометра длиной? Брёвна накатить? А что делать с тем вон танком, который рухнул в третий пролет, да так там и застрял, едва касаясь дульным тормозом поверхности воды? А с эти гнилые фермы — где теперь взять железо, такое железо? Асфальт, бетон, облицовка…
Где ты, прекрасная Омиер?! Может быть, цивилизация и не такое уж благо, и стоит всего того дерьма, которое случилось за последние четыреста лет, но… есть вещи и есть вещи. Вы бы отказались полетать только (ТОЛЬКО!) потому, что ваш дедушка в четыре года упал со стремянки?
Поросль так и не смогла укорениться на мосту, и выглядел он от этого ещё страшнее, чем могло показаться — во всем безобразии разрухи: облезший асфальт, проржавевшие и крошащиеся перила, огромная дыра посреди, на самом высоком месте, из неё торчит моторный отсек САУ, отвалившийся трак раскатан рядом и тоже проржавел… Одна из саевых экспедиций, видимо. Вовчик не без опаски сделал несколько шагов по осыпающемуся настилу первого пролета.
— Может, лучше вплавь, — опасливо спросила Лиза.
— Я столько не проплыву, — сказал Вовчик. — У меня ногу сводит в воде… — он подумал, — Вот что мы забыли!
Вовчик достал моток верёвки и попытался обвязать её конец вокруг пояса. Лиза смотрела, как он возится с узлом, потом не выдержала:
— Да не так это делается. Дай сюда, — она пропустила верёвку у него под мышками, как-то хитро оплела один конец другим, дёрнула — держит крепко.
А Вовчик ощутил очередной прилив совершенно несвоевременного возбуждения. Вроде бы — ну, было, да прошло, быльем поросло — ан нет, вот оно, плещет в крови, п-приливает… Дрянь такая.