Собирай и властвуй
Шрифт:
Скрип-скрип, - юркие рыбки скребут длинными заостренными хвостиками о днище, - скрип-скрип... Это мечехвосты, а где они, там завсегда и крупная гадина. Вот и она: на глубине под баржей проплывает тварь, похожая на очень большое бревно, спереди полная игольчатых зубов пасть, и сзади такая же, тело покрывает чёрная чешуя. Вынырнув позади баржи, гадина поднимается над водой, словно змея, стоящая на хвосте, издаёт свист, от которого режет уши.
– Разрази меня гром, амфисбен!
– кричит Вульм, - да какой здоровущий-то,
Гадина отплывает, становится колесом, ухватившись пастью за пасть, колесо мчится на баржу... Удар!
– Натала, сыть рыбья, где големы?
– капитан не менее страшен, чем амфисбен.
– Оснащаю!
– доносится со стороны склада.
– Коломёты им всем! Иной снастью эту зверюгу не проймёшь!
– Не дурра, сама поняла!
Из капитанской каюты появляются алхимики: Кунг и Дурной Глаз. Лица у них похожие - плоские, будто ударили сковородой, Кунга отличает большая белая борода, заплетенная в две косицы, Дурного Глаза - чёрное бельмо.
– Поторопитесь, господа чароделы, - гремит Вульм, - потопит нас эта зверюга!
Кунг становится с одного угла баржи, Дурной Глаз с другого; у Глаза простой ледяной жезл, у Кунга - посох с круглым навершием, сплетённым из проволоки, в нём, как в тюремной клетке, мечется огонёк. Алхимики выкрикивают заклинания, на водную гладь опускается огненный ковёр, его прошивают ледяные копья. Разъярённый, амфисбен наносит удар такой силы, что баржа кренится, часть брёвен переваливается за борт.
– Вот же мразь несусветная!
– размахивает молотом капитан, - язва гнойная!
Натала выводит големов-стражей, расставляет по левому и правому борту. Как обычно, по двое: один стреляет, другой заряжает.
– Что случилось?
– внизу, в каютке, Барагуз просыпается, трясёт головой.
– Я не знаю...
– Рута отводит глаза.
Два угловых стержня потухли, с левой стороны баржа потеряла защиту. Амфисбен вгрызается в боковой борт, другую пасть перекидывает на палубу; плющит двух големов, капитана проглатывает вместе с киянкой. Алхимики бьют совместным заклинанием - огненной сферой, исторгающей ледяные стрелы, сбивают тварь с баржи.
– Он вернётся, - говорит Кунг Дурному Глазу, - ибо вкусил крови. Нужно восстановить стержни, иначе погибнем.
– Я пуст, - отзывается тот, утирая тыльной стороной ладони кровь из-под носа.
– У меня сил достанет, но лишь на один, - Кунг смотрит на огонёк в навершии посоха.
– Есть два латентных среди пассажиров, помнишь?
– А это выход...
– Кунг оглаживает бороду.
– Свою же силу сохраню для боевого заклинания.
Наверх их выводит Натала: Барагуз озирается, как загнанный зверь, Рута идёт к своему стержню спокойно. Алхимики берут крупицы заключённой в них силы, разжигают пламя охранных чар.
– Что бы ни случилось, не сходите с места, - предупреждает Кунг, - вы теперь и есть стержни.
Амфисбен появляется
– Сейчас, я сейчас...
Однако, Барагуз не выдерживает - срывается с места.
– Стой!
– Натала пытается его ухватить, но отлетает в сторону.
Один из големов разворачивается, стреляет, кол меняет в полёте направление, догоняет человека, пробивает насквозь. Барагуза бросает на борт, какое-то время он за него держится, затем переваливается. Рута тоже пробита колом, колом боли. Сама не понимает как, но держит два стержня сразу, а они пьют её, пьют.
– Ты должна выстоять, - голос Дурного Глаза над самым ухом, - должна...
Кунг тем временем заканчивает заклинание, бросает огненный шар. Амфисбен выдерживает и его, но панцирь защитных чар наконец-то лопнул. Первый же посланный Наталой кол пронзает тварь насквозь, вылетает с другой стороны.
– Так тебе, сучий потрох!
– ликует женщина, - и ещё получай!
Руте уже не больно, только холодно, закрывает глаза. И просыпается. Суёт руку под подушку, достаёт четырёхгранный кристалл - тот угольно-чёрный, уменьшился вдвое.
[3]
На площади Правосудия не протолкнуться - очередная казнь. Руту Розамунда сюда привела, жужжит на ухо:
– Ох, и лютый новый хладовлад, ох, и лютый! Остроги, говорят, теперь и в мерзлоте будут, и у Хребтов даже, представляешь?
Под крики и улюлюканье на эшафот выводят трёх арестантов, смотреть на них страшно: заросшие, грязные, с пустыми глазами.
– Слушайте, слушайте!
– звонкий голос глашатая.
– Банда Лукана, пираты ничтожные, пантеону противные, да казнены будут! Вероломные барж расхитители, тридцати трёх починков погубители, убийцы и кровопийцы...
Толпа ярится, но умолкает, стоит на эшафот подняться палачу. На голове у того острый колпак, в руке кистень с шипастым ледяным шаром. Свита приковывает преступников к столбам, те безучастны, будто уже мертвы. Палач поворачивается к толпе лицом, медленно натягивает длинные перчатки.
– Ставлю, что первым среднего приколошматит!
– выкрикивает долговязый парень, едва не заехав локтем Руте в нос.
– Нет, первым того, что справа, ставлю на него!
– вопит кто-то с другой стороны.
На свист игольчатого шара, и хряск, и крики боли Рута уже не смотрит - высвобождается из крепких объятий толпы. Та отпускать не хочет, но куда там! У Руты хорошая школа: таверна "Красные сапожки", танцует там семь дней в декаду, как и Роза, и другие девушки. Моряки - народ горячий, не зазеваешься. А зазеваешься, вмиг на каком-нибудь судёнышке очнёшься, пускаемой по кругу, как бутылка рома.
– У меня сцена, а не дом терпимости, - не устаёт напоминать Виргил, хозяин таверны, да только кто его слушает.