Соблазненные луной
Шрифт:
Рис засиял тем белым светом, что жил внутри него. Трехцветный глаз лучился голубым неоном. Губы раскрылись, Рис потянулся ко мне, и едва он меня поцеловал, моя магия рванулась вверх, так что, когда страж отвел голову, магия звездным мостом натянулась меж нами. Мое тело мерцало белым светом, словно я проглотила луну и ее сияние лилось сквозь мою кожу.
Шалфей между нами казался статуэткой из чистого золота, жилки в его крыльях сияли, как витраж в потоках солнечного света. Он не был сидхе, но сила есть сила. Несколько мгновений я видела, как пульсирует его алый рот, словно он и впрямь держал в губах сердце Риса.
Никка начал мягко светиться, рисунок крыльев
Рука Риса сжалась у меня на плече, пальцы вонзились в кожу; я чувствовала, как хочется ему сжать в другом кулаке хрупкое тельце Шалфея. Рис дышал все чаще и быстрее, и вот он выгнулся дугой, запрокинув голову. Расплавленное сияние лилось у него под кожей – как проливается кипящим фосфором ослепительный свет в разрывы туч. Белые кудри взвихрились у лица под ветром собственной магии стража и подернулись сиянием, словно кто-то горящей волшебной палочкой провел по прядям. Глаз распахнулся, и я успела заметить, как кружатся неоново-синие кольца – будто смерч, готовый обрушиться на меня, на всех нас. И тут Рис ударился об меня с такой силой, что мне стало больно, – и я пришла в себя, а сила чуть поутихла, именно так, как было нужно. Страж вскрикнул – за миг до того, как пролиться на меня жгучей волной, хлынувшей и оросившей мое бедро.
От этих ощущений спина у меня выгнулась, рука простерлась куда-то вверх, я корчилась и извивалась на кровати, но не могла сдвинуться с места, запертая между тараном тела Риса и обвивавшим талию и ноги Никкой.
Пульс Риса стал тише в моих жилах, замедлился, а потом пропал так внезапно, что я испугалась. Мне пришлось открыть глаза и убедиться, что страж здесь, что он жив. Странно, я ведь чувствовала, что он по-прежнему прижимается ко мне всем телом, – но мне нужно было еще его сердцебиение, которым я ненадолго завладела. Рис лежал рядом со мной в изнеможении, спутанная грива закрыла лицо, гладкая шея обнажена – и под тонкой кожей на горле бьется жилка, будто попавшая в западню. Магия стража поблекла, как луна, скрывшаяся за облаками.
Я хотела спросить, все ли с ним хорошо, но от ощущения пульса в теле Шалфея слова замерли у меня на губах, и я повернулась навстречу сверкающему взгляду маленьких черных глаз. Золотое сияние Шалфея не поблекло – наоборот, он сиял ярче, чем когда-либо, крылья многоцветным всполохом обрамляли пламя его тела. Лицо горело не столько вожделением, сколько яростью, триумфом и силой.
– Что бы ни пожелала моя госпожа, пусть будет по ее желанию, – прохрипел он.
Никка протянул вперед дрожащую руку, и Шалфей расхохотался:
– О, как ему невтерпеж! Я счастлив!
– Не злорадствуй, – одернула его я. Голос был неустойчивый, как будто я еще не совсем пришла в себя.
– Ах, но как же иначе? Доннан выразил мне высочайшую хвалу.
– Доннан? – переспросил Никка и покачал головой. – Я никому не главарь и не главарек, Шалфей, какие б волосы у меня ни были [3] .
Голос у него подрагивал, но сквозь слабеющую дымку гламора – наш с Рисом лунный свет едва пробивался, словно сквозь полог леса, – я видела, что Никка определенно не желал называться никогда не принадлежавшим ему титулом.
3
Доннан (Donnan) – уменьшительная форма от гэльского корня "donn", означавшего "вождь", "предводитель",
– Твоя воля. Пусть будет Никка, – сказал Шалфей. Он ухватил пальцы Никки и потянул его руку к моей, так что ладонь стража оказалась между моими пальцами и телом эльфа. Ладонь была горячей – и скользила по моей руке. От этого невинного прикосновения гаснущий свет моей кожи вспыхнул заново – словно луна решила дважды взойти за эту ночь.
Шалфей втащил руку Никки себе на колени и потянулся к запястью маленьким пухлым ротиком. Он запечатлел на запястье стража алый поцелуй – как раз там, где под кожей бьется голубая жилка, так близко к поверхности, что похожа на нетерпеливую любовницу, жаждущую отдаться.
Никка подвинулся вверх, полулег на меня, перенеся часть веса на другую руку; я бросила на него быстрый взгляд и увидела его – полным золотистого света, что уже начал исходить из светло-коричневой кожи стража, как будто внутри него взошло солнце. Я чувствовала магию Никки, она трепетала надо мной, словно натянутая в воздухе завеса жара. Волшебство Шалфея застало Риса врасплох, но Никка учел чужую ошибку – если это была ошибка – и использовал собственную силу, чтобы противостоять гламору.
Шалфей прокусил кожу запястья, и боль отвлекла Никку, заставила ахнуть и закрыть глаза, но он по-прежнему удерживал тело на весу надо мной. Я не чувствовала сердцебиение Никки так, как это было с Рисом. Никка боролся с гламором.
Я скользнула рукой по груди Никки, по животу вниз.
Мое прикосновение выгнуло спину стража, нарушило его концентрацию. Гламор Шалфея затопил нас обоих, и кровь, мчавшаяся в моих венах, белым светом рванулась сквозь кожу, вихрем взметнула волосы. Кожа Никки стала густо-янтарной, золотистой, цвета темного меда – если бы мед мог гореть. Потому что он горел, пылал золотым светом, которого мне еще не случалось у него видеть. Гламор Шалфея словно сдернул с него кожу – и обнажил чистую силу.
Золотистая сила побежала наперегонки с моей магией, моим телом, моим наслаждением, и сияние Никки лилось впереди моего, перекликалось с ним, разгораясь все ярче и ярче, пока комната не наполнилась тенями от нашего сияния, тенями, которым не было места в этой комнате, словно наш огонь обрисовал контуры того окружающего, что не имело ничего общего с этой комнатой, и этой постелью, и этими телами. Магия рванулась из нас – дикая и свободная, – и Шалфей пылал в самой ее середине.
Я вернулась в собственное тело, вопя и брыкаясь, колотя по кровати, по мужчинам, по всему, до чего могла дотянуться. Я чувствовала, как мои ногти полосуют чью-то плоть, и мне этого было мало. В чувство меня привели три обстоятельства: обжигающий поток крови на лице, неутихающий вопль Никки и ощущение крыльев под ладонями. Где-то в подкорке я не хотела порвать крылья Шалфея, будто выросшие под моим прикосновением.
Кто-то схватил меня за руки, завел их мне за голову, прижал к подушке – и я не сопротивлялась. Я ничего не видела. Кровь залила мне глаза и склеила веки, ресницы пропитались кровью. Слишком много крови для чуточку жестковатого секса. Я бешено заморгала – и подумала, что у меня двоится в глазах. Надо мной неоном светились две пары крыльев. Одна принадлежала Шалфею – теперь ростом почти с меня, он меня придавил к кровати, – но вторая была больше, чуть ли не больше всей меня, коричнево-кремовая, окаймленная розовым, с красно-синими глазками на каждом крыле. Эти вторые крылья еще не развернулись полностью – как у бабочки, только что покинувшей куколку.