Соблазнить негодяя
Шрифт:
— Какое это имеет значение?
— Для меня сегодня это будет как в первый раз, и я не знаю, чего ты от меня ожидаешь.
Она набралась мужества и посмотрела ему в глаза.
— Я ничего не ожидаю. К тому же это ведь не может быть всегда одинаково, правда?
— Я люблю разнообразие и редко когда повторяюсь. И все же я чувствую себя в невыгодном положении по сравнению с тобой. — Он легонько провел пальцем по ее щеке. — Было ли что-нибудь такое, что тебе особенно не понравилось?
— Нет… насколько я помню.
Насмешливая улыбка искривила его губы.
— А я-то имел наглость полагать,
Вот черт! Рядом с ней сидит мужчина ее мечты, герой ее фантазий. Ее муж. Который сейчас ляжет с нею в постель, который принял ее с ребенком, а она умудрилась уязвить его.
Она придвинулась к нему, отчего колени ее коснулись его бедра. Рука Стивена соскользнула на ее затылок.
— Из той ночи, что мы провели вместе, мне больше всего запомнилось, как ты обнимал меня. Это было чудесное ощущение. Я чувствовала твою заботу. Твою силу. Рядом с тобой я ничего не боялась. Давай притворимся, что это первый раз… Для нас обоих. Я могу забыть о нашей прошлой встрече и даже не думать о ней сегодня.
— В самом деле?
— Да. — И очень легко. Пусть он считает, что ее неумелость напускная. Пусть не удивляется, что она не знает, как его трогать, чтобы доставить удовольствие.
Жанетт снабдила ее кое-какими советами о том, как себя вести и как сделать приятное мужчине, но она не могла себе представить, чтобы сможет поцеловать его во что-нибудь кроме губ. Разве что в шею. Но в то, что скрывают его брюки… Прикасаться к этому языком? Пробовать это на вкус? Ну уж нет! И он не станет от нее этого требовать, в этом она не сомневалась.
Но разве он сам не делал нечто подобное для нее? Разве он при помощи своего языка не вознес ее на немыслимые высоты сладострастия? Так ли это отличается от того, что советовала Жанетт?
«Если вы его любите, вы сделаете для него все», — сказала она со своим французским акцентом. Но муж Жанетт любит ее. А что чувствовал Стивен к ней, своей жене?
Впрочем, имело ли это какое-то значение? Достаточно было и того, что она чувствовала к нему.
Допив сначала свое вино, потом ее, он отставил бокалы в сторону, повернулся к ней и размотал покрывало на ней. Оно соскользнуло к ее бедрам. Ее вдруг охватило острое желание прикрыться, хотя она и знала, что он уже видел ее в ту ночь, когда спасал от кошмаров. Но тогда ее защищала темнота.
Он скользнул суставами пальцев по ткани, под которой ее соски набухли и напряглись. Глаза его как будто потемнели, когда он наклонился и взял один из них в рот. Легкая ткань не мешала почувствовать жар его рта, когда язык начал оглаживать и увлажнять сосок. Губы его плотно сжались на нем и потянули. Она застонала оттого, что жидкий огонь стал опускаться по ее телу и остановился между бедер.
— В тот раз я так прикасался к тебе? — спросил он.
— Пожалуйста, не говори о прошлом, — через силу выдохнула она, приложила пальцы к его твердому подбородку, заглянула в глаза так, будто от этого зависела ее жизнь. — Мне все равно, что ты не помнишь. И я не вижу причин это помнить. У нас впереди годы, и мы будет делать это столько раз, что просто не сможем все упомнить.
В синих, как беспокойное море, глазах блеснули лукавые искорки.
— Сколько раз, по-твоему?
— Сто.
Он усмехнулся.
— Мне это нравится. Ты права. Хватит твердить о прошлом. Больше никаких воспоминаний. И никаких ночных рубашек.
— И никаких халатов, — со смехом подхватила она, когда он поднял ее, взяв за руки, с дивана.
Его бархатный халат коснулся пола лишь на несколько мгновений раньше ее шелковистой рубашки. Он рывком притянул ее к себе и жадно впился губами в уста, а руки тем временем скользили по ее телу.
— Ты хоть знаешь, насколько красива? — прошептал он.
Мерси никогда не считала себя таковой. Нет, она, конечно, понимала, что не уродина, но понятие «красивая» больше относила к таким женщинам, как Сара или Жанетт. К женщинам, которые притягивали взгляды мужчин.
— Особенно ноги, — сказал он, приподняв ее над полом. — Я хочу, чтобы они крепко обхватили меня.
— Прямо сейчас?
Он рассмеялся.
— Нет, когда я буду глубоко внутри тебя.
Она прижалась зардевшимся лицом к его плечу, чтобы он не увидел, в какое смущение ее привело это откровенное замечание. Ей нужно было сделать вид, что ее не шокируют его столь откровенные речи, однако же это ее приятно возбудило.
Он осторожно, как драгоценный дар, положил ее на кровать. Потом медленно, улыбаясь, встал над ней и начал расстегивать брюки. Он никогда не представал перед ней в полном возбуждении, но того, что она видела, была достаточно, чтобы понять, что его мужское достоинство больше, чем у многих мужчин, за которыми она ухаживала в госпитале. От этой мысли у нее пересохло во рту, и она собрала все свои силы, чтобы не опустить ресницы.
— Не волнуйся, — сказал он. — Вестклифф сказал мне, что после рождения ребенка у тебя, скорее всего, все осталось упругим, как у девственницы. Он знаток в таких вещах.
Его слова принесли Мерси некоторое облегчение. Что до нее, то, хоть девственности ее лишили, она осталась непорочной.
— Но вы будете готовы принять меня к тому времени, когда мы до этого дойдем.
Он спустил брюки… и ее охватили сомнения. Его мужское достоинство было не таким, как у большинства мужчин. Она очень сомневалась, что когда-нибудь будет готова принять его. Но он-то думал, что когда-то она принимала. Ну так, черт побери, она не должна показать свои страхи!
Кровать прогнулась, когда он улегся рядом с ней. Он провел рукой от ее плеча до места чуть ниже колена — куда смог дотянуться, словно обозначая то, что принадлежит ему.
— Как я мог это забыть?
Она накрыла ладонью его губы, обрывая неуместные слова.
— Ни слова о прошлом.
Преисполнившись мужества, которое помогло ей выжить в Ускюдаре, она повернулась на бок, к нему лицом, поцеловала его, провела рукой по его боку. Взгляд ее наткнулся на искалеченную плоть, и ей пришлось перебороть себя, чтобы исполнить собственное приказание: она не станет думать о том, как на его теле появились все эти шрамы, как он мучился. Некоторые из них появились после того, как она ухаживала за ним в госпитальном бараке. Но это было в прошлом. Здесь нет войны. Их покой не нарушит ружейная пальба. Земля не содрогнется от пушечных залпов. Никто не будет звать на помощь и молить о пощаде.