Собор Святой Марии
Шрифт:
Мар, успевшая спуститься вниз, услышала его крик.
Наконец-то.
Она снова поднялась в башню, мальчик шел за ней.
— Я тебя слушаю, — сказала она Жоану.
Лишь только рассвело, Мар отправилась в Барселону. Надев свою лучшую одежду и немногие драгоценности, которые у нее были, распустив по плечам чистые волосы, она забралась на мула с помощью Эстэвэ и пришпорила животное.
— Смотри за домом, — велела она слуге, прежде чем мул двинулся с места. — А ты помогай отцу, — добавила она, повернувшись к мальчику.
Эстэвэ подтолкнул
— Делай, что тебе скажут, монах, — угрюмо произнес здоровяк.
Понурив голову, Жоан едва успевал волочиться за Мар. Что теперь будет? Этой же ночью, когда с него сняли повязку, Жоан предстал перед Мар. Освещенная дрожащим светом факелов, которые горели на круглой стене башни, она с презрением посмотрела на него и плюнула ему в лицо.
— Ты не заслуживаешь прощения… но ты можешь понадобиться Арнау, — сказала она. — Только из этих соображений я не убила тебя собственными руками.
Маленькие заостренные копыта мула тихо цокали по твердой земле. Жоан слушал это размеренное цоканье, не отрывая взгляда от своих ступней. Когда Мар сняла с него повязку и плюнула ему в лицо, он сознался ей во всем. Он рассказал о своем заговоре с Элионор, о том, с какой ненавистью он усердствовал в инквизиции.
Мул послушно продолжал двигаться по направлению к Барселоне. Жоан почувствовал запах моря, которое все время было рядом с ним на протяжении его необычного путешествия.
51
Солнце пекло вовсю, когда Аледис вышла из трактира Эстаньер и смешалась с толпой, двигавшейся по площади Шерсти. Барселона уже проснулась. Несколько женщин с ведрами, тазами и кувшинами в руках стояли в очереди у колодца Кадена, находившегося возле самого трактира. Другие выстроились перед мясной лавкой на противоположной стороне площади. Все громко разговаривали и смеялись. Она хотела выйти пораньше, но задержалась, потому что нужно было снова переодеться, разыгрывая из себя вдову. Девушки, вместо того чтобы помочь ей, беспрерывно болтали, спрашивая, что теперь произойдет, что будет с Франсеской, сожгут ли ее на костре, как утверждали двое кабальеро.
По крайней мере, никто не присматривался к ней, когда она шла по улице де ла Бориа по направлению к площади Блат. Аледис чувствовала себя необычно. Она всегда привлекала внимание мужчин и вызывала презрение у женщин, но сейчас, при такой жаре, запарившись в этой черной одежде, «вдова» не заметила ни одного заинтересованного взгляда, даже брошенного вскользь.
Шум на площади Блат свидетельствовал о том, что там еще больше людей, солнца и жары. Она вспотела, чувствуя, как тесно ее грудям от сжимавших их альфард. Прямо перед большим рынком Барселоны Аледис повернула направо и, стараясь находиться в тени, пошла по улице Семолерс до площади Масла, куда хозяйки приходили за лучшим в городе оливковым маслом. Перейдя через площадь, она дошла до самого Святого Иоанна, где стоявшие в очереди женщины тоже не обратили внимания на вспотевшую вдову, которая проходила мимо.
От
— Мне нужен охранник подземных камер. У меня тут для него кое-что есть, — сказала она, отвечая на вопрос солдата, стоявшего в карауле.
Тот пропустил ее, показав, как пройти к камерам.
По мере того как Аледис спускалась по ступеням, становилось все темнее и темнее. В самом низу Аледис оказалась в предварительном прямоугольном зале, расположенном вровень с землей и освещенном факелами. С одной стороны, у входа, она увидела сидевшего на табурете охранника, который, прислонившись спиной к стене, давал отдых своему тучному телу С другой, в самом конце зала, начинался темный коридор.
Человек пристально смотрел на приближающуюся к нему женщину.
Аледис глубоко вздохнула.
— Я хотела бы видеть старуху, которую арестовали вчера. — Она тряхнула кошельком, так что в нем забренчали монеты.
Охранник, даже не шелохнувшись, сплюнул у самых ее ног и сделал презрительный жест рукой. Аледис отошла на шаг.
— Нет, — обронил он.
Аледис открыла кошелек. Глаза охранника стали внимательно следить за поблескивающими монетами, которые появлялись на ладони у Аледис. Порядки были строгими: никто не мог войти в камеру без разрешения Николау Эймерика. Охраннику не хотелось бы попасться генеральному инквизитору: он часто видел Эймерика в гневе. Ну а меры, применяемые к тем, кто не повиновался, были известны ему лучше, чем многим другим. Но перед деньгами, которые предлагала эта женщина, устоять было трудно. К тому же офицер говорил, что инквизитор запретил, чтобы кто-нибудь приходил к меняле, а не к этой старой ведьме.
Эта женщина не собиралась встречаться с менялой, а только хотела поговорить с ведьмой.
— Ладно, — согласился он.
Николау с силой ударил по столу.
— Что себе позволяет этот бессовестный?
Молодой монах, принесший ему неожиданную новость, невольно отступил назад. Его брат, торговец вином, рассказал ему об этом поздним вечером, когда они ужинали у него дома. Шум, который устроили пятеро веселящихся детей, не помешали юноше запомнить все, что он услышал.
— Это — лучшая сделка, которую я совершил за многие годы, — хвастливо говорил ему брат. — По-видимому, монах отдал приказ продавать требования по заниженной цене, чтобы получить наличные. Поверь мне, если он и дальше так будет делать, ему это удастся. Служащий Арнау продает все за полцены. — Потом он поднял стакан вина и, не переставая улыбаться, выпил за Арнау.
Узнав эту новость, генеральный инквизитор какое-то время пребывал в замешательстве, потом покраснел и, наконец, заорал. Молодой монах слышал, как он отдавал приказы своему офицеру: