Собор Святой Марии
Шрифт:
Жоан повернулся к двум мужчинам, которые перемигивались, плотоядно поглядывая на Эулалию и Тересу и вспоминая прошедшую ночь.
Улыбки на их лицах исчезли, как только они увидели черного монаха. Жоан продолжал сверлить их взглядом, и кабальеро молча присели за свой стол, уткнувшись в миски, которые им только что принес трактирщик.
— Почему собираются судить Арнау? — спросила Аледис, когда Жоан снова повернулся к ним.
Сахат наблюдал за марсельским кораблем: это была крепкая галера с одной мачтой, с одним
— Она быстрая и очень надежная, — заметил Филиппо, — пережила уже несколько встреч с пиратами, и ей всегда удавалось улизнуть. Через три-четыре дня ты будешь в Марселе, а оттуда тебе будет легко сесть на какой-нибудь каботажный корабль и добраться до Барселоны.
Мавр кивнул. Филиппо, держась одной рукой за предплечье Сахата, палкой показывал на галеру Служащие, коммерсанты и рабочие порта уважительно здоровались с ним, проходя мимо. Потом они с той же вежливостью здоровались с Сахатом, мавром, на которого опирался торговец.
— Погода хорошая, — добавил Филиппо, показывая палкой на небо, — у тебя не будет проблем.
Капитан корабля подошел к борту и подал знак Филиппо. Сахат почувствовал, как старик сжал его руку.
— Мне кажется, что я тебя больше не увижу, — с грустью произнес торговец. Мавр повернулся к нему лицом, но Филиппо сжал его руку еще сильнее. — Я уже стар, Сахат.
Они обнялись, стоя у галеры.
— Позаботься о моих делах, — сказал мавр, отходя от него.
— Я позабочусь, — пообещал Филиппо, — а когда не смогу, — добавил он дрожащим голосом, — это будут делать мои сыновья. Но тебе, я думаю, еще придется помогать им.
— Я сделаю это, — пообещал в свою очередь Сахат.
Филиппо прижал к себе Сахата и поцеловал его в губы перед всей толпой, которая собралась перед отплытием галеры, ожидавшей последнего пассажира. Все зашушукались, поразившись такому проявлению чувств со стороны Филиппо Тешо.
— Иди, — сказал ему старик.
Сахат приказал двум рабам, которые несли его багаж, идти вперед и последовал за ними. Когда он поднялся на галеру, Филиппо уже покинул берег.
На море был штиль. Сто двадцать гребцов налегали на весла, и галера уверенно шла вперед.
«У меня не хватило мужества, — признавался Юсеф в своем письме после того, как объяснил ситуацию, спровоцированную воровством хостии, — чтобы убежать из еврейского квартала и быть с отцом в его последние минуты. Думаю, он это понимает, где бы он ни был сейчас».
Сахат, находясь на носу галеры, поднял взгляд к горизонту. «У тебя и твоих близких достаточно мужества, чтобы жить в христианском городе», — сказал он сам себе. Мавр прочитал письмо несколько раз. «Рахиль не хотела бежать, но мы ее убедили», — писал Юсеф. Сахат пропустил остальную часть письма, дойдя до конца.
«Вчера инквизиция арестовала Арнау, а сегодня мне удалось выяснить через одного еврея, который состоит при дворе епископа, что на него донесла его супруга Элионор, сообщив о связи с евреями. Поскольку инквизиция
Дело достаточно сложное. С одной стороны, Арнау очень богат и в его имуществе заинтересована инквизиция. А с другой, это дело находится в руках такого человека, как Николау Эймерик».
Сахат вспомнил надменного инквизитора, который получил эту должность за шесть лет до того, как он уехал из графства. Он видел его на каждом религиозном празднике, куда вынужден был сопровождать Арнау.
«С тех пор как ты уехал, у Эймерика становилось все больше и больше власти. Сейчас он не боится даже самого короля. Вот уже несколько лет, как король не платит подати Папе за то, что Урбан IV предложил Сардинию сеньору де Арбореа, вожаку восстания против каталонцев. После долгой войны с Кастилией начинает восставать корсиканская знать. Всем этим воспользовался Эймерик, который подчиняется непосредственно Папе, а потому на равных говорит с королем. Он стремится к тому, чтобы инквизиция распространила свою власть над евреями и прочими нехристианскими общинами. Боже, избавь нас от этого!
Но король, владелец всех еврейских общин Каталонии, категорически противится этому. Однако Эймерик продолжает настаивать на этом перед Папой, который не очень-то расположен защищать интересы нашего монарха.
Помимо желания вмешаться в еврейский вопрос против воли короля Эймерик осмелился объявить еретическими труды каталонского теолога Раймунда Луллия. Вот уже свыше полувека доктрины Луллия почитаются каталонской церковью, и король усадил за работу юристов и философов, чтобы те обосновали правильность его учений и защитили их, поскольку он воспринял это дело как личное обвинение со стороны инквизиции.
Мне представляется, что Эймерик намерен превратить процесс против Арнау, барона Каталонии и морского консула, в новое столкновение с королем, чтобы еще больше укрепить свое положение и добыть целое состояние для инквизиции. Насколько я понял, Эймерик уже написал Папе Урбану, что удержит королевскую долю в имуществе Арнау, чтобы покрыть те подати, которые задолжал ему Педро IV. Таким образом, инквизитор отомстит королю на одном из представителей каталонской знати и упрочит свое положение перед Папой.
Кроме того, я думаю, что положение Арнау очень шаткое, если не безнадежное. Его брат Жоан — инквизитор, причем достаточно жестокий; его жена Элионор сама же на него и донесла; мой отец умер, а мы, исходя из обвинения в связях с евреями, и для нашего же блага, не должны показывать, как высоко мы ценим Арнау. У него остался только ты». Так заканчивал свое письмо Юсеф. «У него остался только ты», — повторил про себя Сахат и вложил письмо в сундучок, в котором хранил всю переписку с Хасдаем за последние пять лет.