Собор Святой Марии
Шрифт:
Потный, с окровавленной спиной, под крики восхищенных людей, он все-таки смог дойти до церкви. Разве у него ничего не осталось от этой силы? Неужели его победит какой-то монах-фанатик? А он? Юный бастайьи, которым восхищались все мальчишки в городе. Шаг за шагом он проходил путь до церкви Святой Марии, чтобы потом вернуться к себе домой и отдохнуть к завтрашнему дню. К себе домой… Карие глаза, большие карие глаза.
Внезапно его осенило, и после шока, который чуть было не свалил его на пол, Арнау понял, что посетительница
Николау Эймерик и Беренгер д’Эрилль переглянулись, когда увидели, как Арнау резко выпрямился. Впервые за все это время один из доминиканцев перевел взгляд с обвиняемого на центр стола.
— Он не падает, — волнуясь, прошептал епископ.
— Где ты удовлетворяешь свои инстинкты? — спросил Николау, постукивая пальцами по столешнице.
Ее голос. Да, конечно. Это был голос, который он столько раз слышал на склоне горы Монжуик.
— Арнау Эстаньол! — Крик инквизитора заставил его очнуться и вернул в зал заседания суда. — Я спросил, где ты удовлетворяешь свои инстинкты?
— Я не понимаю вашего вопроса.
— Ты — мужчина. За многие годы у тебя не было связи со своей женой. Это очень просто: где ты удовлетворяешь свои потребности как мужчина?
— За все эти годы, о которых вы говорите, у меня не было связи ни с одной женщиной.
Он ответил машинально, не задумываясь, продолжая думать о своем: «Охранник сказал, что та пожилая женщина моя мать…»
— Лжешь!
Арнау вздрогнул.
— Члены трибунала видели, как ты обнимался с еретичкой. Разве это не значит иметь связь с женщиной?
— Это не та связь, которую вы подразумеваете.
— Что еще может заставить мужчину и женщину обниматься на людях? — Николау нервно взмахнул рукой.
— Похоть?
— Боль.
— Какая боль? — не сдержался епископ.
— Какая боль? — настаивал инквизитор, раздраженный молчанием Арнау.
Перед глазами Арнау вспыхнуло пламя, осветив лица членов трибунала.
— Боль от казни еретика, который осквернил святую хостию? — воскликнул инквизитор. — Вот какую боль ты испытываешь как добрый христианин? Тяжесть правосудия над бездушным осквернителем и опустившимся вором давит на тебя?
— Он таким не был! — крикнул Арнау.
Все члены трибунала, включая нотариуса, заерзали на своих местах.
— Эти трое признали свою вину. Почему ты защищаешь еретиков? Евреев.
— Евреи! Евреи! — продолжал кричать Арнау. — Что с того, что они евреи?
— Разве ты не знаешь? — спросил инквизитор, и его голос зазвенел. — Они распяли Иисуса Христа.
— А разве они недостаточно заплатили за это своей жизнью?
Арнау встретился взглядом с членами трибунала. Все они напряженно смотрели на него.
— Выпрашиваешь для них прощение? — язвительно спросил Беренгер д’Эрилль.
— Разве не таковы заповеди Господни?
— Единственный путь — это
— Ты говоришь о том, что произошло больше тысячи трехсот лет тому назад. В чем должен раскаяться еврей, родившийся в наше время? У него нет никакой вины за то, что произошло тогда, — запальчиво ответил Арнау.
— Все, что заключает в себе доктрина иудеев, говорит об их ответственности за ошибки предков и призывает принять на себя вину.
— Они только впитывают в себя идеи, изучают верование, как м…
Николау и Беренгер вздрогнули: почему нет? Разве это не так? Разве этого не заслуживал тот униженный человек, который отдал свою жизнь за свою общину?
— Как мы, — решительно заявил Арнау.
— Ты облекаешь католическую веру в ересь? — Лицо епископа пошло пятнами.
— Мне не подобает ничего сравнивать; эту работу я оставляю вам, Божьим людям. Я просто сказал…
— Мы прекрасно знаем, что ты сказал! — перебил его Николау Эймерик, повышая голос. — Ты поставил на один уровень подлинную христианскую веру, единственную, истинную, с еретическими доктринами иудеев.
Арнау смотрел на трибунал. Нотариус, не поднимая головы, продолжал записывать. Солдаты, стоящие неподвижно у дверей, казалось, окаменели. Николау улыбнулся. Скрип пера, которым нотариус старательно водил по бумаге, проник в Арнау так глубоко, что дошел до мозга костей. Он почувствовал, как у него похолодело внутри. Генеральный инквизитор заметил смятение обвиняемого и язвительно улыбнулся. Да, читалось в его взгляде, это — твои заявления.
— Они как мы, — упрямо повторил Арнау.
Николау жестом показал, чтобы он замолчал.
Нотариус продолжал писать еще несколько секунд. «Здесь останутся твои слова», — словно бы говорил инквизитор, наблюдая за нотариусом. Когда тот закончил записывать, Николау улыбнулся снова.
— Заседание прерывается до завтра, — громко объявил он, поднимаясь с кресла.
Мар устала слушать Жоана.
— Куда ты идешь? — спросила ее Аледис, но Мар только посмотрела на нее. — Ты ходишь туда каждый день, но ничего не добилась.
— Я добилась главного: теперь Элионор знает, что я здесь и что я не прощу того, что она сделала. — Заметив, как Жоан поспешно отвернулся, Мар добавила: — Увидев ее через окно, я поняла: она не сомневается, что Арнау — мой. Я видела это в ее глазах еще тогда, в замке Монтбуй, и думаю, что она живет с этим уже очень давно. Я хочу, чтобы баронесса ни на минуту не забывала, что я победила.
Когда Мар выходила из трактира, Аледис проводила ее взглядом.
Мар проделала тот же путь, что и вчера, и вскоре была у ворот особняка на улице Монткады. Она изо всех сил ударила в молоточек на воротах. Элионор отказывалась принимать ее, но она должна была знать, что Мар здесь, внизу.