Собор Святой Марии

Фальконес Ильденфонсо

— Я побывал у некоторых давних знакомых, — сообщил ему Гилльем, и сицилиец внимательно посмотрел на него поверх миски. — Люди уже не рискуют вкладывать свои деньги в коммерческие операции; они только выкупают долги у города. Они превратились в рантье. Как мне сказали, еще девять лет тому назад муниципальный долг составлял сто шестьдесят девять тысяч фунтов. Сегодня он, вероятно, уже свыше двухсот тысяч фунтов и продолжает расти. Муниципалитет не может больше давать обязательств уплатить за налоговые поступления по облигациям, которые выпускаются как гарантия его долга, иначе он разорится.

Какое-то время

Гилльем размышлял над вечной дискуссией об уплате процентов по займам, что было запрещено христианам. Восстановив коммерческую деятельность, а с ней и требования, которые приносили деньги, властям когда-то удалось обойти запрет, создав облигации по долгу. По ним богатые граждане отдавали деньги муниципалитету, а тот брал на себя обязательства уплатить им годовую сумму, в которую, очевидно, включали и запрещенные проценты. По таким облигациям, если нужно было погасить основной долг, граждане должны были заплатить на треть больше занятой суммы. Однако, покупая муниципальный долг, человек не рисковал, как это было при коммерческих операциях, пока Барселона могла платить.

— Но пока не наступило банкротство, — сказал сицилиец, возвращая его к действительности, — ситуация исключительная, чтобы зарабатывать деньги в графстве.

— На продаже, — перебил его Гилльем.

— Главным образом, — согласился собеседник. Гилльем заметил, что голос сицилийца стал звучать более доверительно. — Но можно также покупать, причем всегда, когда есть подходящие деньги, — продолжил сицилиец. — Соотношение между золотым флорином и серебряным кроатом совершенно нереальное и не соответствует соотношению, установленному на зарубежных рынках. Серебро уходит из Каталонии в больших количествах, и король продолжает поддерживать стоимость золотого флорина, несмотря на рынок. Однако ему это дорого обойдется.

— Почему ты считаешь, что король занимает такую позицию? — с любопытством спросил Гилльем. — Король Педро всегда вел себя как человек разумный.

— Из обычных политических интересов, — перебил его Якопо. — Флорин — это королевская монета. Его чеканка на монетном дворе в Монпелье зависит непосредственно от короля, в то время как кроат чеканят в таких городах, как Барселона и Валенсия, по соглашению с королем. Монарх хочет поддержать стоимость своей монеты, хотя явно заблуждается. Однако для нас это самая лучшая ошибка, которую он мог совершить. Король установил соотношение золота к серебру в тринадцать раз больше, чем оно реально стоит на других рынках!

— А королевские запасы?

Это был именно тот вопрос, к которому Гилльем хотел подойти.

— Их стоимость завышена в тринадцать раз! — засмеялся сицилиец. — Король продолжает войну с Кастилией, хотя, кажется, она уже вот-вот закончится. У Педро Жестокого есть проблемы со своей знатью, которая прославляет себя Трастамарой. А Педро Церемонному остались верны только города и, похоже, евреи; война с Кастилией разорила его. Четыре года назад кортесы Монсона ссудили ему двести семьдесят тысяч фунтов в обмен на новые уступки знати и городам. Король тратит эти деньги на войну, но теряет привилегии на будущее, а теперь еще новое восстание на Корсике… Если у тебя есть какой-нибудь интерес к королю, забудь об этом.

Гилльем перестал слушать сицилийца и, продолжая кивать головой, улыбнулся: он решил, что именно это ему придется сделать.

Король разорен, а Арнау — один из его главных кредиторов. Когда Гилльем покинул Барселону, займы королевскому дому превысили десять тысяч фунтов. До какого уровня они доросли теперь? Ему даже не нужно было платить проценты по дешевым займам. «Его казнят». Приговор Жоана снова всплыл в его памяти. «Николау будет использовать Арнау для укрепления своей власти, — сказал ему Юсеф. — Король не платит Папе, а Эймерик пообещал ему часть состояния Арнау». Готов ли король Педро превратиться в должника Папы, который только что организовал мятеж на Корсике, отказывая в праве на эту землю арагонской короне? Но как добиться того, чтобы король выступил против инквизиции?

— Нам интересно ваше предложение.

Голос инфанта растворился в огромном салоне Тинелль. Ему было только шестнадцать лет, но он уже председательствовал от имени своего отца на заседании парламента, который должен был решить вопрос о сардинском восстании. Гилльем тайком наблюдал за восседающем на троне наследником, по бокам которого стояли двое советников — Хуан Фернандес де Эредиа и Франсеск де Перелльос. Говорили, что инфант слаб, но этот мальчик два года назад судил, приговорил и приказал казнить того, кто был его воспитателем с рождения: виконта Берната Кабреру. После того как инфант велел обезглавить его на рыночной площади в Сарагосе, он отдал приказ отправить голову виконта своему отцу, королю Педро.

Тем же вечером Гилльему удалось поговорить с Франсеском де Перелльосом. Советник его внимательно выслушал, а потом приказал подождать за маленькой дверью. Когда после долгого ожидания ему наконец позволили войти, Гилльем оказался в самом великолепном зале, который ему когда-либо приходилось посещать: просторная комната свыше тридцати метров шириной, под шестью длинными арками, стоящими как перегородки, которые доходили почти до пола, с голыми стенами, освещенными факелами, впечатляла.

Инфант и советники ожидали его в глубине салона Тинелль.

Еще за несколько шагов до королевского трона мавр опустился на одно колено.

— Однако, — сказал инфант, — помните, что мы не можем выступать против инквизиции.

Гилльем подождал, пока Франсеск де Перелльос взглядом союзника покажет ему, когда он может говорить.

— Вы не должны делать этого, мой сеньор.

— Да будет так, — заключил инфант, после чего поднялся и вышел из салона в сопровождении Хуана Фернандеса де Эредии.

— Поднимитесь, — сказал Франсеск де Перелльос Гилльему. — Когда он будет?

— Завтра, если я смогу. Если нет, то послезавтра.

— Я предупрежу викария.

Гилльем покинул главный дворец, когда начало смеркаться. Посмотрев на чистое средиземноморское небо, он глубоко вздохнул. У него еще было много работы.

Этим же самым вечером, когда Гилльем еще не закончил разговаривать с Якопо из Сицилии, он получил записку от Юсефа: «Советник Франсеск де Перелльос примет тебя сегодня в главном дворце, как только закончится заседание парламента». Мавр знал, как заинтересовать инфанта. Это было несложно: следовало простить главные долги короны, которые были записаны в книгах Арнау, и постараться, чтобы они не попали в руки Папы. Но как освободить Арнау, чтобы при этом герцог Жеронский не выступал против инквизиции?