Собор Святой Марии
Шрифт:
— Только огонь очищает смерть ведьмы.
Так ли это? Солдат стал искать поддержки у своих товарищей, но те поспешно отступили к дверям дворца.
— Если ты убьешь меня мечом, — продолжала Франсеска, — я буду всю жизнь тебя преследовать, всех вас!
Разве кто-нибудь мог представить, что из этого немощного тела вырвется такой яростный крик? Аледис, убрав руки от лица, изумленно смотрела на старуху Солдат с мечом замер в замешательстве.
— Я буду преследовать вас, — шептала Франсеска, — ваших жен и детей. Я проклинаю вас! — Собравшись с силами, она оттолкнулась от каменной стены
Солдаты спрятались во дворце, рядом с ней оставался только тот, что занес над ее головой меч.
— Я проклинаю тебя, — сказала она ему, — убей меня, и твоему праху не будет покоя. Я превращусь в тысячи червей и сожру твои органы. Твои глаза я превращу в свои навеки.
Пока Франсеска продолжала угрожать солдату, Аледис поднялась и тихо приблизилась к ней. Обняв старуху за хрупкие плечи, она осторожно повела ее за собой.
— Твои дети будут прокаженными, — продолжала бормотать Франсеска, проходя под мечом солдата. — Твоя жена превратится в наложницу дьявола.
Они больше не обернулись. Солдат еще некоторое время продолжал стоять с поднятым мечом, потом опустил его и стал смотреть вслед двум фигурам, которые медленно пересекали площадь.
— Пойдем отсюда, дочь моя, — сказала Франсеска, когда они выходили на уже опустевшую улицу Бизбе.
Аледис задрожала.
— Я должна зайти в трактир…
— Нет, нет. Пойдем сейчас, не теряя ни секунды.
— А Тереса и Эулалия?..
— Мы пошлем за ними, — ответила Франсеска, прижимая к себе девицу из Фигераса.
Дойдя до площади Святого Хауме, они обогнули еврейский квартал и оказались у ворот Бокериа, ближайшим к ним. Они шли обнявшись и молчали.
— А Арнау? — не выдержав, спросила Аледис.
Франсеска не ответила.
Первая часть задуманного им плана прошла так, как он и рассчитывал. В эти минуты Арнау должен был оставаться с бастайшамина небольшом каботажном судне, которое зафрахтовал Гилльем. Договоренность с инфантом доном Хуаном была соблюдена полностью. Гилльем вспомнил слова советника. «Единственное, что обещает инфант, — сказал Франсеск де Перелльос, выслушав его, — не препятствовать ополчению Барселоны. Он ни в коем случае не выступит против инквизиции, не будет заставлять ее что-либо делать и ставить под сомнение принятые трибуналом решения. Если твоя задумка удастся и Эстаньола освободят, помни: инфант не будет его защищать. И если инквизиция снова арестует твоего друга и осудит, дон Хуан и пальцем не пошевелит, чтобы спасти его. Ясно?» Гилльем кивнул и передал ему платежное письмо по дешевым кредитам, выданным королю. Теперь оставалась вторая часть: убедить Николау в том, что Арнау разорен и что инквизитор ничего не добьется, преследуя морского консула. Они могли бы все бежать в Пизу и оставить имущество Арнау в руках инквизиции. Фактически оно у нее и было, так как осуждение Арнау, даже его присутствие, влекло за собой конфискацию. Поэтому Гилльем собирался обмануть Эймерика; ему нечего было терять, но взамен он мог обеспечить спокойствие Арнау, чтобы инквизиция никогда больше не преследовала его.
Николау заставил мавра прождать несколько часов и по истечении этого времени появился в сопровождении маленького еврейчика,
— Если то, что ты говоришь, правда, — начал он, обращаясь к Гилльему, — Эстаньол — банкрот.
— Вы знаете, что это так, — подтвердил Гилльем, — король больше ничего не должен Арнау Эстаиьолу.
— В таком случае можно было бы обратиться к городскому магистрату менял, — сказал инквизитор. — Забавно будет, если город, освободивший Эстаньола от Святого престола, теперь казнит его за банкротство.
Гилльема так и подмывало ответить ему: «Этого никогда не произойдет! Свобода Арнау уже у меня в кармане. Достаточно просто показать платежное письмо Авраама Леви…» Нет. Николау принимал его не для того, чтобы угрожать доносом на Арнау в городской магистрат. Инквизитор хотел вернуть деньги — те, которые он пообещал Папе и которыми, по словам этого еврея, наверняка друга Юсефа, он мог располагать.
Гилльем замолчал.
— Я мог бы это сделать, — снова заговорил Николау.
Гилльем пожал плечами, и инквизитор пристально посмотрел на него.
— Кто ты? — спросил он его наконец.
— Меня зовут…
— Да, да, — не скрывая раздражения, перебил его Эймерик, — тебя зовут Сахат из Пизы. Я хотел бы узнать, что делает пизанец в Барселоне, защищая еретика.
— У Арнау Эстаньола есть много друзей, включая и Пизу.
— Неверные и еретики! — воскликнул Николау.
Гилльем вздохнул и развел руками. Как скоро инквизитор заговорит о деньгах? Николау помолчал некоторое время.
— Что могут предложить друзья Арнау Эстаньола инквизиции? — сдался он наконец.
— Эти книги, — сказал Гилльем, показывая на еврейчика, который не отводил взгляда от стола Николау, — содержат в себе записи в пользу кредитора Арнау Эстаньола; речь идет о целом состоянии.
За все время их разговора инквизитор впервые обратился к еврею:
— Это так?
— Да, — ответил тот. — С самого начала деятельности менялы Эстаньола есть записи в пользу Авраама Леви…
— Еще один еретик! — взорвался Николау.
Все трое замолчали.
— Продолжай, — приказал инквизитор, успокаиваясь.
— Эта сумма увеличилась за эти годы во много раз. На сегодня она составляет свыше пятнадцати тысяч фунтов.
В прищуренных глазах инквизитора мелькнула искра. Ни Гилльем, ни еврей не заметили этого.
— И что же? — спросил он, обращаясь к мавру.
— Друзья Арнау могли бы добиться, чтобы этот еврей отказался от своего депозита.
Николау развалился в своем кресле.
— Ваш друг, — сказал он, — на свободе. Деньги не дарят. Для чего некто, пусть даже друг, готов уступить пятнадцать тысяч фунтов?
— Арнау Эстаньол был освобожден только ополчением, — сделав ударение на последнем слове, ответил Гилльем.
Все понимали, что Арнау мог по-прежнему считаться подчиненным Святому престолу. Момент настал.