Собор Святой Марии
Шрифт:
— А что будет, если наших родителей убьют? — перебила его Рахиль.
— Не думай об этом. Я уверен, что с ними ничего страшного не произойдет. Идите сюда! Здесь есть место без могил, оно достаточно большое, чтобы мы все устроились. Идите же! — Ему пришлось повторить это еще раз, пока дети наконец послушались его.
Вскоре все четверо оказались в маленьком проходе, где они смогли сесть на землю, не прикасаясь к могилам. Старое римское кладбище оставалось таким же, каким его в первый раз увидел Арнау, — со своими странными могилами из керамических плиток в форме удлиненных
— Это не кошерное, — извиняясь, сказала Рахиль, показывая на солонину.
— Не кошерное?
Рахиль объяснила ему, что означало кошерное и какие обряды нужно исполнить, чтобы члены еврейской общины могли есть мясо. Они продолжали разговаривать, пока мальчики не заснули, положив головы на колени Рахиль. Шепотом, чтобы не разбудить их, девочка спросила Арнау:
— А ты не веришь в то, что говорят?
— Во что?
— Что мы отравили колодцы.
Арнау помолчал несколько секунд, прежде чем ответить.
— Хоть какой-нибудь еврей умер от чумы? — осведомился он.
— Множество.
— В таком случае, нет, — с твердостью в голосе сказал он. — Не верю.
Когда Рахиль тоже заснула, Арнау пополз по тоннелю и вышел к берегу.
Штурм еврейского квартала продолжался два дня. Немногочисленные королевские подразделения вместе с членами еврейской общины пытались защитить их дома от постоянных нападений. Борьба во имя христианства, объявленная обезумевшими и разгоряченными людьми, закончилась грабежами и самосудом.
Не выдержав, король послал в еврейский квартал подкрепление, и ситуация постепенно нормализовалась.
На третью ночь Сахат, который дрался вместе со своими хозяевами, смог наконец пробраться на берег, чтобы встретиться с Арнау напротив рыбной лавки, как они условились.
— Сахат! — услышал мавр детский голосок.
— Что ты здесь делаешь? — спросил раб, увидев Рахиль, которая бросилась к нему.
— Христианин очень болен.
— Это не?.
— Нет, — перебила его девочка, — это не чума. У него нет пустул. Это из-за ноги. В рану попала инфекция, и теперь у него сильная лихорадка. Он не может ходить.
— А остальные? — спросил раб.
— В порядке. Ждут тебя.
Рахиль повела мавра к дощатому помосту у ворот Борн, который вел к церкви Святой Марии.
— Сюда? — спросил мавр, когда девочка полезла под настил.
— Тихо, — предупредила она. — Лезь за мной.
Они проскользнули через тоннель к римскому кладбищу, а потом все вместе помогли выбраться Арнау.
Сахат полз первым и тянул его за руки, а дети толкали сзади. Когда они выползли, Арнау потерял сознание и Сахат понес его на себе. Дети переоделись в христианские одежды, которые принес мавр, и направились в еврейский квартал, стараясь оставаться в тени. Когда они дошли до ворот квартала, охраняемых усиленным караулом солдат короля, Сахат объяснил офицеру, кем были дети на самом деле и почему у них на одежде нет желтого кружка. Что касается Арнау, то он действительно был христианином, нуждавшимся
32
«Никто не тронет этих детей!.. Отец, где вы? Почему, отец? Во дворце есть зерно! Я люблю тебя, Мария.»
Когда Арнау бредил, Сахат просил детей выйти из комнаты или посылал их за Хасдаем, отцом Рахили и Юсефа, чтобы тот помог ему утихомирить больного, сражавшегося с солдатами Руссильона. Опасаясь, что у Арнау откроется рана, хозяин и Сахат внимательно смотрели за ним, сидя у его ног, в то время как рабыня накладывала ему компрессы на лоб. Так прошла неделя, в течение которой за Арнау ухаживали лучшие еврейские медики; кроме того, ему постоянно уделяла внимание вся семья Крескас и их рабы, а особенно Сахат, который днем и ночью находился рядом с больным.
— Рана не очень серьезная, — поставили диагноз врачи, — но инфекция воздействует на весь организм.
— Он будет жить? — спросил Хасдай.
— Это крепкий человек, — только и ответили врачи, покидая его дом.
— Во дворце есть пшеница! — снова закричал Арнау несколько минут спустя. Его лоб покрылся испариной, а сам он дрожал от лихорадки.
— Если бы не он, — сказал Сахат, — нас бы всех убили.
— Я знаю, — ответил Хасдай, стоя рядом с ним.
— Почему он это сделал? Он ведь христианин.
— Он просто добрый человек.
Ночью, когда Арнау проваливался в тяжелый сон и в доме устанавливалась тишина, Сахат становился на колени и, глядя в сторону священного города, молился за христианина. В течение дня он терпеливо заставлял его пить воду и глотать микстуру, приготовленную врачами. Рахиль и Юсеф тоже часто навещали своего спасителя, и Сахат позволял им остаться, если Арнау не бредил.
— Он воин, — как-то заявил Юсеф, округлив глаза.
— Конечно, он им был, — ответил ему Сахат.
— Арнау говорил, что он — бастайш— поправила Рахиль.
— На кладбище он говорил, что был воином. Значит, он воин- бастайш.
— Он сказал это, чтобы ты замолчал.
— Я уверен, что он бастайш, — вмешался Хасдай. — Судя по тому, что он говорит в бреду.
— Он воин, — настаивал мальчик.
— Не знаю, Юсеф. — Раб улыбнулся. — Почему бы нам не подождать, пока Арнау выздоровеет и сам все расскажет?
— Он выздоровеет?
— Конечно, где ты видел, чтобы воин умирал от раны на ноге?
Когда дети уходили, Сахат обеспокоенно смотрел на Арнау и щупал его лоб, который по-прежнему горел. «Благодаря тебе, христианин, живы не только дети, — думал раб. — Почему ты это сделал? Что подтолкнуло тебя рисковать жизнью ради раба и трех еврейских детей? Живи! Ты должен жить. Я хочу поблагодарить тебя. Кроме того, Хасдай очень богат и он наверняка воздаст тебе за спасение детей».