Собрание сочинений, том 18
Шрифт:
«Многим известна принятая у фабрикантов фортепиано так называемая трехлетняя система, по которой всякий, кто берет напрокат фортепиано на три года, становится по истечении этого времени собственником фортепиано. До введения этой системы для людей с ограниченным доходом было так же трудно обзавестись хорошими фортепиано, как приобрести собственный дом; люди платили из года в год за прокат фортепиано и тратили вдвое-втрое больше денег, чем стоило фортепиано. Но то, что возможно в отношении фортепиано, возможно и в отношении дома… Но так как дом стоит дороже, чем фортепиано… то для погашения покупной цены посредством наемной платы необходим больший срок. Вследствие этого директора вступили с домовладельцами в различных частях Лондона и в его предместьях в соглашение, в силу которого директора могут предоставлять членам Birkbeck Building Society и другим большой выбор домов в самых различных частях города. Система, которой намерены придерживаться директора, такова: дома сдаются в наем на 121 /2 лет, по истечении которых, если наемная плата вносилась аккуратно, дом становится абсолютной собственностью съемщика без всяких дальнейших платежей… Съемщик может также договориться об уменьшении срока при повышенной плате или об увеличении срока при пониженной плате… Люди с ограниченными доходами, служащие в лавках и магазинах и прочие могут тотчас же стать независимыми от всякого домохозяина, вступив в члены Birkbeck Building Society».
Все это достаточно ясно. О рабочих нет и речи, зато говорится о людях с ограниченными доходами, служащих в лавках и магазинах и т. д.; при этом еще предполагается, что клиенты, как правило, уже имеют фортепиано. В самом деле, здесь речь идет вовсе не о рабочих, а о мелких буржуа и о таких людях, которые
И это называется решением жилищного вопроса для рабочих! (Примечание Энгельса к изданию 1887 г.)]
Впрочем, каждому ясно, что бонапартисты мюльхаузенского рабочего городка являются всего только жалкими подражателями этих мелкобуржуазных английских жилищностроительных обществ. Разница лишь в том, что бонапартисты, несмотря на оказанную им государственную помощь, надувают своих клиентов гораздо больше, чем эти строительные общества. Их условия в общем менее либеральны, чем средние английские; в то время как в Англии на каждый взнос насчитываются проценты и сложные проценты, и вклады выдаются обратно по заявлению, поданному за месяц вперед, — мюльхаузенские фабриканты кладут к себе в карман как простые, так и сложные проценты и выдают обратно только основной взнос, внесенный звонкой пятифранковой монетой. И никто не будет удивлен по поводу этого различия больше, чем г-н Закс, который включил все это в свою книгу, сам того не зная.
Таким образом, из самопомощи рабочих тоже ничего не получается. Остается государственная помощь. Что может предложить нам г-н Закс в этом отношении? Три вещи:
«Во-первых, государство должно позаботиться о том, чтобы в его законодательстве и управлении было устранено или соответственно улучшено все то, что каким-либо образом ведет к усилению жилищной нужды трудящихся классов» (стр. 187).
Итак: пересмотр законодательства, относящегося к вопросам строительства, и свобода строительного промысла, дабы можно было строить дешевле. Но в Англии это законодательство сведено до минимума, строительные промыслы свободны, как птица в небесах, а жилищная нужда все же существует. К тому же теперь в Англии строят так дешево, что дома сотрясаются, когда проезжает телега, и ежедневно некоторое количество их рушится. Еще вчера, 25 октября 1872 г., в Манчестере рухнуло сразу шесть домов, причем шестеро рабочих были тяжело ранены. Стало быть и это не помогает.
«Во-вторых, государственная власть должна воспрепятствовать тому, чтобы отдельные лица, в своем ограниченном индивидуализме, распространяли или вызывали вновь это бедствие».
Итак: полицейский надзор за рабочими жилищами в санитарном и архитектурно-строительном отношении, предоставление властям права закрывать помещения, представляющие угрозу из-за своего плохого санитарного состояния или в силу своей ветхости, как это имеет место в Англии с 1857 года. Но как это там было осуществлено? Первый закон 1855 г. (Nuisances Removal Act [закон об устранении заразы. Ред.]) остался, как признает сам г-н Закс, «мертвой буквой», равно как и второй закон 1858 г. (Local Government Act [закон о местном самоуправлении. Ред. ]) (стр. 197). Зато г-н Закс полагает, что третий закон (Artisans' Dwellings Act [закон о жилищах ремесленников. Ред.]) распространяющийся только на города с населением свыше 10000 человек, «несомненно является благоприятным свидетельством глубокого понимания, проявляемого английским парламентом в социальных делах» (стр. 199); между тем это утверждение опять-таки является лишь «благоприятным свидетельством» полного незнакомства г-на Закса с английскими «делами». Что Англия вообще в «социальных делах» далеко опередила континент, это само собой понятно; она — родина современной крупной промышленности, в ней наиболее свободно и широко развился капиталистический способ производства, последствия которого выступают здесь наиболее ярко и поэтому раньше находят себе отклик в законодательстве. Лучшим доказательством этому служит фабричное законодательство. Но если г-н Закс полагает, что парламентскому акту достаточно получить силу закона, чтобы тотчас же быть практически осуществленным, то он сильно заблуждается. И ни к одному из парламентских актов (за исключением разве только Workshops' Act [закона о мастерских. Ред.]) это не относится в большей мере, чем именно к Local Government Act. Проведение этого закона было поручено городским властям, которые в Англии почти повсюду являются общепризнанным средоточием всякого рода продажности, кумовства и jobbery [Jobbery означает использование общественной должности для личных выгод чиновников или его семьи. Если, например, начальник государственного телеграфа какой-либо страны становится тайным компаньоном какой-либо бумажной фабрики, доставляет этой фабрике древесину из своих лесов, а затем передает ей поставку бумаги для телеграфных бюро, то это будет хотя и довольно мелкий, но все же настолько приличный job, что он дает полное представление о принципах jobbery; это, между прочим, при Бисмарке являлось само собой разумеющимся и вполне естественным. [В газете «Volksstaat» слова «это, между прочим» и далее отсутствуют.Ред.]. Агенты этих городских властей, обязанные своими должностями всякого рода семейным связям, либо неспособны, либо не намерены выполнять подобные социальные законы, между тем как именно в Англии правительственные чиновники, на которых возложены подготовка и проведение социального законодательства, большей частью отличаются строгим выполнением своих обязанностей — впрочем, теперь уже в меньшей степени, чем двадцать-тридцать лет назад. Почти повсюду владельцы неблагоустроенных или угрожающих разрушением домов, прямо или косвенно, имеют сильное представительство в муниципалитетах. Выборы членов муниципалитета по небольшим округам ставят избираемых в зависимость от мельчайших местных интересов и влияний; ни один член муниципалитета, желающий быть снова избранным, не рискнет голосовать за применение этого закона в своем избирательном округе. Поэтому понятно, какое сопротивление встретил этот закон со стороны почти всех местных властей; до сих пор он применялся лишь в самых скандальных случаях, да и то лишь в результате уже вспыхнувшей эпидемии, как в прошлом году в Манчестере и Солфорде при эпидемии оспы. Апелляция к министру внутренних дел до сих пор лишь в такого рода случаях оказывала свое действие, ибо ведь принцип всякого либерального правительства в Англии состоит в том, чтобы предлагать социальные реформаторские законы лишь под давлением крайней необходимости, а те законы, которые уже существуют, по возможности вовсе не выполнять. Данный закон, подобно многим другим в Англии, имеет лишь то значение, что в руках правительства, управляемого рабочими или находящегося под их давлением, которое, наконец, действительно будет проводить его в жизнь, он станет мощным оружием для того, чтобы пробить брешь в современном социальном строе.
«В-третьих», государственная власть должна, по г-ну Заксу, «применить в широчайших размерах все имеющиеся в ее распоряжении положительные мероприятия для смягчения существующей жилищной нужды».
Это значит, что она должна построить казармы, «поистине образцовые здания», для своих «низших чиновников и служащих» (но ведь это вовсе не рабочие!) и «выдавать ссуды… коммунальным учреждениям, обществам, а также частным лицам в целях улучшения жилищ трудящихся классов» (стр. 203), как это делается в Англии согласно Public Works Loan Act [закону о ссудах на общественные работы. Ред.] и как делал Луи Бонапарт в Париже и в Мюльхаузене. Но Public Works Loan Act тоже существует только на бумаге; правительство предоставляет в распоряжение комиссаров максимум 50000 ф. ст., то есть средства для постройки самое большее 400 коттеджей, стало быть за 40 лет—16000 коттеджей или же жилищ максимум для 80000 человек, — капля в море! Если мы допустим даже, что через 20 лет средства комиссии благодаря возврату ссуд удвоятся, так что за остальные 20 лет будут построены жилища еще для 40000 человек, то все же это останется лишь каплей в море. А так как коттеджи могут в среднем простоять только 40 лет, то через 40 лет придется ежегодно затрачивать 50 или 100 тысяч фунтов наличными на восстановление самых старых, пришедших в ветхость коттеджей. Это-то г-н Закс и называет на стр. 203: проводить принцип практически правильно и «в широчайших размерах»! Этим признанием, что государство даже в Англии «в широчайших размерах» ничего, можно сказать, не сделало, г-н Закс и заканчивает свою книгу, разразившись только еще одной нравоучительной проповедью по адресу всех заинтересованных лиц [В последнее время в английских парламентских актах, предоставляющих лондонским властям строительного ведомства право экспроприации для проведения новых улиц, начали проявлять некоторое внимание к рабочим, остающимся в связи с этим без крова. Вводится постановление, чтобы вновь воздвигаемые здания были приспособлены для проживания тех категорий населения, которые раньше жили на этом месте. Поэтому на самых дешевых строительных участках строятся пяти-шестиэтажные доходные дома-казармы, предназначенные для рабочих, и таким образом выполняется буква закона. Что выйдет из этого нововведения, непривычного для рабочих и совершенно чуждого условиям старого Лондона, — покажет будущее. Но в лучшем случае в них вряд ли уместится и четвертая часть рабочих, действительно лишенных крова вследствие перепланировки улиц. (Примечание Энгельса к изданию 1887 г.)].
Ясно, как день, что современное государство и не может и не хочет устранить жилищные бедствия. Государство есть не что иное, как организованная совокупная власть имущих классов, землевладельцев и капиталистов, направленная против эксплуатируемых классов, крестьян и рабочих. Чего не желают отдельные капиталисты (а только о них и идет здесь речь, так как участвующий в этом деле землевладелец тоже выступает прежде всего в качестве капиталиста), того не желает и их государство. Следовательно, если отдельные капиталисты, хотя бы и сожалея о жилищной нужде, все же еле пошевеливаются, чтобы хотя бы поверхностно замазать самые ужасные ее последствия, то совокупный капиталист, государство, тоже не станет делать большего. В лучшем случае оно позаботится о том, чтобы обычная степень поверхностного замазывания проводилась повсюду равномерно. И мы видели, что это так и происходит.
Но в Германии, могут нам возразить, буржуа еще не господствуют, в Германии государство представляет собой еще в известной мере независимую, парящую над обществом силу, которая именно поэтому и представляет совокупные интересы общества, а не интересы одного только класса. Подобное государство может якобы сделать нечто такое, чего не в состоянии сделать буржуазное государство; от него и в социальной области следует ожидать совсем другого.
Это речи реакционеров. В действительности и в Германии государство в том виде, в каком оно там существует, есть необходимый продукт того общественного основания, из которого оно выросло. В Пруссии — а Пруссия играет теперь решающую роль — наряду со все еще сильным крупнопоместным дворянством существует сравнительно молодая и крайне трусливая буржуазия, которая до сих пор не завоевала ни прямой политической власти, как во Франции, ни более или менее косвенной, как в Англии. Но рядом с этими двумя классами существует быстро увеличивающийся, интеллектуально очень развитый и с каждым днем все более и более организующийся пролетариат. Таким образом, наряду с основным условием старой абсолютной монархии — равновесием между земельным дворянством и буржуазией — мы находим здесь основное условие современного бонапартизма: равновесие между буржуазией и пролетариатом. Но как и в старой абсолютной монархии, в современной бонапартистской действительная правительственная власть находится в руках особой офицерской и чиновничьей касты, которая в Пруссии пополняется частью из собственной среды, частью из мелкого майоратного дворянства, реже — из высшего дворянства и в самой незначительной части — из буржуазии. Самостоятельность этой касты, которая кажется стоящей вне и, так сказать, над обществом, придает государству видимость самостоятельности по отношению к обществу.
Государственная форма, которая с необходимой последовательностью развилась в Пруссии (а по ее примеру и в новом имперском строе Германии) из этих чрезвычайно противоречивых общественных условий, представляет собой мнимый конституционализм; эта государственная форма представляет собой как современную форму разложения старой абсолютной монархии, так и форму существования бонапартистской монархии. В Пруссии мнимый конституционализм с 1848 по 1866 г. прикрывал и затушевывал лишь медленное гниение абсолютной монархии. Но с 1866 и особенно с 1870 г. переворот в общественных условиях, а тем самым разложение старого государства, происходит у всех на глазах и в колоссально возрастающих размерах. Быстрое развитие промышленности и особенно биржевых махинаций вовлекло все господствующие классы в водоворот спекуляции. Ввезенная в 1870 г. из Франции коррупция развивается в широком масштабе и с неслыханной быстротой. Штрусберг и Перейр протягивают друг другу руки. Министры, генералы, князья и графы состязаются в биржевой игре с самыми продувными биржевиками-евреями, а государство признает их равенство, целыми пачками возводя евреев-биржевиков в баронское достоинство. Сельское дворянство, с давних пор занимавшееся промышленностью в качестве сахарозаводчиков и винокуров, давно уже позабыло о добрых старых временах и украшает своими именами списки директоров всяких солидных и несолидных акционерных обществ. Бюрократия относится все более и более пренебрежительно к растратам, как к единственному средству увеличения оклада; она оставляет государственные посты и охотится за гораздо более доходными постами по управлению промышленными предприятиями; те, кто остается еще на государственной службе, следуют примеру своих начальников, спекулируют на акциях или принимают «участие» в железнодорожных и тому подобных предприятиях. Можно даже с полным основанием предполагать, что и лейтенанты не прочь поживиться на некоторых спекуляциях. Словом, разложение всех элементов старого государства, переход абсолютной монархии в бонапартистскую в полном ходу, и при ближайшем крупном торгово-промышленном кризисе рухнет не только современное мошенничество, но и старое прусское государство [И теперь, в 1886 г., только страх перед пролетариатом, гигантски выросшим с 1872 г. как по численности, так и по классовому самосознанию, поддерживает и объединяет еще прусское государство и его основу — союз крупного землевладения с промышленным капиталом, союз, закрепленный покровительственными таможенными пошлинами. (Примечание Энгельса к изданию 1887 г.)].
И это государство, небуржуазные элементы которого с каждым днем все более обуржуазиваются, призвано разрешить «социальный вопрос» или хотя бы только жилищный вопрос? — Напротив. Во всех экономических вопросах прусское государство все более и более подпадает под влияние буржуазии. И если с 1866 г. законодательство в экономической области не было в еще большей степени приспособлено к интересам буржуазии, чем это оказалось на деле, то кто в этом виноват? Главным образом сама буржуазия, которая, во-первых, слишком труслива, чтобы энергично защищать свои требования, и которая, во-вторых, сопротивляется всякой уступке, если только эта уступка дает в то же время новое оружие в руки угрожающего ей пролетариата. И если государственная власть, то есть Бисмарк, пытается организовать себе собственный лейб-пролетариат, чтобы с его помощью держать в узде политическую деятельность буржуазии, то что же это, как не необходимая и хорошо известная бонапартистская уловка, которая по отношению к рабочим не обязывает ни к чему, кроме нескольких благожелательных фраз и, в крайнем случае, минимальной государственной помощи строительным обществам а la [на манер. Ред.] Луи Бонапарт.