Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
ПЕРВОЕ МАЯ
Про Первое мая Лёшка слышал впервые. Он стал приставать к дяде Ипату.
– Праздники бывают разные, - принялся объяснять дядя Ипат.
– К примеру, рождество или пасха - так эти церковные. А есть гражданские: Новый год. А был ещё день рождения царя и царицы...
– Ну, а Первое мая?
– напомнил Лёшка.
– Этот мастеровые придумали.
– А чего они празднуют?
Зыков задумался.
– Ну, как чего? Чего люди празднуют? Вот и они празднуют.
И Лёшка решил посмотреть на праздник своими глазами. Поехал на
Лёшка остановил Буланчика. Вскоре на площади стали собираться люди: по одному, по двое, потом целыми группами.
Мальчик надеялся увидеть рабочих. Однако первыми на площадь вступили юнкера Александровского училища. Они шли стройными рядами с генералами и офицерами впереди, с оркестром и несли знамёна, на которых было написано: "Народ и армия едины!" и "Война до победного конца!".
Потом появились торгово-промышленные служащие, потом шли учителя и ещё какие-то группы. Лёшка читал лозунги: "Да здравствует Временное правительство!", "Покупайте заём свободы!", "Наша кровь вопиет о победе!".
По площади проходили всё новые и новые люди. Появились красные хоругви с жёлтыми кистями, новые плакаты, новые лозунги. А рабочих всё не было и не было. Лёшка напрасно вытягивал шею.
– А где рабочие?
– спросил мальчик у старухи.
– Милай, да где же ты ищешь рабочих, - проговорила старуха.
– Ты бы ехал на Таганку или к Андроневу монастырю. Там, говорят, рабочие.
Лёшка решил поехать.
– И я с тобой, - увязалась старуха.
Рабочих встретили за Солянкой у моста через реку Яузу. Вперемешку с солдатами они спускались к реке по Таганской улице. А ещё больше народу шло со стороны Землянки по Николо-Ямской. На мосту проходил митинг.
– Чего они?
– спросил Лёшка у бабки.
– У них здесь в Февральскую революцию мастерового застрелили Астахова, - ответила старуха.
– Жандармы убили.
Все стояли с непокрытыми головами, и Лёшка снял шапку. Как и на Красной площади, здесь было много знамён и разных лозунгов. Только лозунги были другие: "Долой войну!", "За 8-часовой рабочий день!", "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!".
Наконец митинг окончился. Лёшка спрыгнул на землю и подбежал к какому-то парню:
– А чего вы не на Красной площади?
– Ничего, придёт время, будем и на Красной, - ответил рабочий и хитро подмигнул мальчику.
– А чего же вы празднуете?
– Празднуем?
– Парень задумался.
– Силушку, браток, проверяем, нашу, рабочую, ту, что и царя скинула и ещё кой до кого доберётся. Понял?
– Понял, - проговорил Лёшка и помчался назад к пролётке.
Дождь успокоился, перестал моросить. Выглянуло солнце. Вначале робко, крадучись по крышам соседних домов, потом спустилось на улицы. И вдруг жгучими весенними лучами залило всё: и Москву-реку, и Яузу, и идущих людей, и
Демонстранты запели: "Вставай, подымайся, рабочий народ, иди на борьбу, люд голодный..."
"Выходит, и тут, как в Голодай-селе", - мелькнуло в голове мальчика.
ВОРОБЬЁВЫ ГОРЫ
Май не принёс москвичам большой радости. С трёх до двух фунтов в месяц сократили выдачу сахара, с фунта до трёхсот граммов в день хлеба, в два раза снизили потребление электричества. Снова, как при царе, забастовали заводы. Рабочие требовали повысить заработную плату. Так было на фабрике Ханжонкова, на слесарно-механическом заводе "Д. Людвиг и В. Кушников" и в других местах.
К концу месяца положение и вовсе обострилось. Появились призывы: "Долой министров-капиталистов!", "Никакого доверия Временному правительству!".
Лёшка и в первые дни привозил мало денег. А теперь так и вовсе. Мальчик часто возвращался домой с пустыми карманами.
– Ты что, - обозлился как-то дядя Ипат, - нынче снова ничего не привёз?!
– Потом посмотрел пристально на Лёшку, притянул к себе: - Крадёшь деньги, стервец! Крадёшь. Я тебе покраду!
Зыков всё чаще и чаще стал напиваться. Бил и Лёшку, и Дуняшу, и тётку Марью. Ругался, что дорог овёс, грозился продать Буланчика и выгнать Лёшку.
Единственная радость у мальчика - встречи с Наташей. Уедут они к Тверскому бульвару или к Чистым прудам, переберётся девочка на козлы, возьмёт в руки вожжи: "Но, пошёл!" Смелая Наташа, ловкая. Бежит Буланчик, приседает пролётка от тряски по булыжной мостовой. Хорошо Лёшке!
– Эй, берегись! Эй, сторонись!
– кричит прохожим Наташа.
Смеётся Лёшка.
Любил Лёшка рассказывать Наташе всяческие истории. Мастак был. Уж такое придумает! Особенно про генерала Зыкова. Получалось из Лёшкиных рассказов, что более храброго генерала, чем Зыков, в русской армии нет. Кто один разбил австро-германскую армию? Зыков. Кто спас русскую армию от окружения в прошлом году? Зыков. С генералом Зыковым даже бывший царь за ручку здоровался!
Затаит Наташа дыхание, слушает.
– Ещё, ещё, - просит рассказчика.
Как-то в воскресный день Лёшка с Наташей уехали на Воробьёвы горы, вылезли из пролётки, помчались к Москве-реке. Вода была холодной, и никто не купался. А вот Лёшка разделся - и бух в воду.
– Не надо! Не надо!
– закричала Наташа.
А у Лёшки от этого только задору прибавилось. Отплывает от берега всё дальше и дальше, фыркает, плескается, через голову переворачивается.
– Алёша! Алёша!
– кричит Наташа.
Потом, взявшись за руки, они вместе носились по кручам. Светило солнце. Кричали птицы. Где-то над берегом пела гармоника...
Но вот как-то Лёшка с Наташей ехали по Петровке. Здесь они и столкнулись с дядей Ипатом.
– Лёшка!
– закричал Зыков.
– Лёшка!
Мальчик поспешно свернул к Неглинной.
– Что с тобой?
– удивилась Наташа.
– И почему тот, с бородой, кричал?
– Да кто его знает, - ответил Лёшка.
– Овса, наверное, хотел спросить. С овсом теперь трудно.