Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
В этот вечер Лёшка допоздна не возвращался домой. Потом, не торопясь, распрягал Буланчика, долго возился в конюшне и, прежде чем переступить через порог, всё у дверей топтался.
– Иди-ка сюда, - поманил дядя Ипат. Однако разговор начал спокойно, без крику.
– Ты что же, - проговорил, - шуры-муры разводишь? Я-то тебя по-хорошему, по-родственному. А они вон куды, мои денежки идут.
Несколько раз Зыков порывался встать, но снова садился. Наконец выговорившись, дядя Ипат поднялся, взял Лёшку за грудь и тряхнул, словно куль.
– Ах, стервец!
– заревел Зыков. Он наотмашь ударил мальчика по лицу.
На крик выбежали тётка Марья и Дуняша.
– Брось, брось, Ипат Игнатич, - стала просить тётка Марья и хватала Зыкова за руки.
– Батя, батя, да за что?
– голосила Дуняша.
А дядя Ипат продолжал наступать и выкрикивал:
– Шуры-муры? Ах, стервец! Такова-то твоя благодарность!
– И снова всыпал Лёшке, бил с левой, и с правой, и в лицо, и в шею.
На следующий день дядя Ипат неожиданно услал Лёшку и Буланчика с каким-то бородатым мужиком на неделю в город Сергиев-Посад. И Лёшка уехал, так и не успев предупредить Наташу.
"ГЕНЕРАЛ" ЗЫКОВ
Три дня прождав Лёшку, Наташа пошла на Тверскую-Ямскую разыскивать дом генерала Зыкова.
Дома на Ямской были маленькие, больше деревянные, и Наташа долго раздумывала, какой же из них может принадлежать генералу. Наконец выбрав самый большой и красивый, она обратилась к какой-то женщине.
Зыков?
– переспросила та.
– Генерал? Может быть, полковник? Полковник Тёлкин?
Нет, генерал, - сказала Наташа.
– У него сын - Лёшка. У Лёшки своя лошадь - Буланчик.
– Нет, не знаю, - ответила женщина.
Наташа ходила из конца в конец по Третьей Тверской-Ямской. Заглянула на Первую, Вторую и даже Пятую. О генерале Зыкове и мальчике, который имел свою лошадь, никто ничего не знал. Наконец на глаза Наташе попался какой-то дворник.
– Енерал Зыков, - усмехнулся тот.
– Есть такой енерал. И Лёшка есть. Вон там.
– И дворник показал на одноэтажный деревянный домик.
Дядю Ипата Наташа встретила во дворе, с метлой в руках.
– Здравствуйте, - сказала Наташа.
– Здесь живёт генерал Зыков?
– Зыков? Ну, я Зыков, - проговорил дядя Ипат.
Он удивлённо посмотрел на девочку, силясь понять, не ослышался ли в слове "генерал". И Наташа с удивлением смотрела на дядю Ипата, на метлу, на его кудлатую бороду, на сатиновую одноцветную рубаху, на пыльные, с огромными заплатами сапоги.
– Ну, я Зыков, - повторил дядя Ипат и вдруг признал в Наташе ту самую девочку, которую встретил вместе с Лёшкой тогда на Петровке.
И Наташа тоже узнала дядю Ипата.
– Генерал?!
– заревел Зыков.
– К Лёшке пришла. К нему, к шаромыжнику. Кататься!
– Он замахнулся метлой.
Наташа невольно подалась в сторону.
– Простите. Я думала... Лёша мне говорил...
– Девочка повернулась,
– Стой! Стой!
– закричал дядя Ипат.
Наташа остановилась. Зыков подошёл, спросил совсем мягко, почти просительно:
– А твой папаша, случайно, овсом не торгует?
– Нет, - словно извиняясь, проговорила Наташа.
– У него чулочная фабрика.
– Жаль, - произнёс дядя Ипат.
Наташа ушла.
– Ишь, щенок, напридумал, - усмехался дядя Ипат, входя в комнату. "Генерал"!
– Он подошёл к зеркалу, посмотрел.
– "Генерал"! Ишь ты, стервец.
А через несколько дней, когда Лёшка вернулся из Сергиева-Посада, Зыков напился и снова драл мальчика.
– Щенок!
– кричал.
– Шуточки шутишь. Над благодетелем насмехаешься! и ударил с такой силой, словно хотел перерубить Лёшку.
"ЭХ, НАТАША, НАТАША!"
Зазеленела Москва. Забушевала листвой на бульварах и скверах. Заголосила грачами и галками на тополях и развесистых клёнах. Оделся город в пёстрые платья и цветные рубахи. Заулыбался от тепла и яркого солнца. Только Лёшке вся эта радость не в радость. Помрачнел. Замкнулся. Ушёл в себя.
– Да будя, будя, - успокаивает мальчика тётка Марья.
– Лёш, Лё-ёш, ну, улыбнись, а Лёш, - тормошит мальчишку Дуняша.
А тот молчит, только больше мрачнеет. Несколько раз Лёшка ездил на Брюсовский. Напрасно. Девочка не выходила.
"Эх, Наташа, Наташа!
– вздыхал Лёшка.
– Подумаешь, чулочная фабрика. Может быть, когда Лёшка вырастет, у него и не то будет!"
Лёшке и ясно, что дружбе конец, и всё же не верится. Вспоминает Москву-реку, Воробьёвы горы. Эх, Наташа, Наташа!
Прошло две недели. Как-то Лёшка ехал по Охотному ряду. Буланчик шёл шагом, и мальчик размышлял, не заехать ли ему снова на Брюсовский, как вдруг услышал знакомый голос:
– Это рысак?
– А как его звать?
– А где он живёт?
Поднял глаза - Наташа! Девочка сидела на козлах рядом с каким-то бородачом в стоящей у тротуара пролётке, держала в руках вожжи и с восторгом смотрела на стройную лошадь. Сзади на пассажирском сиденье всё в той же бескозырке с надписью "Верный" развалился полковничий Вова.
– Наташа!
– окликнул Лёшка.
Вова первым повернул голову.
– Ванька! Ванька!
– закричал он и стал тыкать в сторону Лёшки пальцем.
Лёшка покраснел, растерялся, как-то съёжился весь и отвёл глаза в сторону. Он не видел теперь Наташу. Он услышал лишь её тихий смешок и снова:
– Ванька! Ванька!
– Но!
– закричал Лёшка и с силой ударил Буланчика.
В этот же вечер на Брюсовском Лёшка подкараулил мальчика в бескозырке. Лёшка давно не дрался с таким наслаждением. Он дубасил противного Вовку за всё, бил по спине, по лицу и по шее, бил и за "ваньку", и за "рысака", и за бескозырку с надписью "Верный", и за Наташу, и за папу полковника.