Собрание сочинений (Том 2)
Шрифт:
Потом, когда Вова всё же вырвался из Лёшкиных рук и побежал, мальчик сплюнул через плечо и, не поворачивая головы назад, решительно пошёл прочь с Брюсовского.
И снова дни пошли своим чередом. Только почему-то совсем невезучие. К Лёшке в пролётку никто не садился, и мальчик опять возвращался с пустыми карманами.
– Ты что же, снова с деньгами шельмуешь?!
– кричал дядя Ипат. Он поднимался, большой, угловатый, приносил ремённые вожжи.
Лёшка не сопротивлялся. Покорно ложился на лавку.
– Брось, брось, - заступалась
– Батя, батя, - молила Дуняша.
Но от этого дядя Ипат свирепел ещё больше. Бил во всю силу, долго и зло.
ПОЛНЫЙ ГЕОРГИЕВСКИЙ КАВАЛЕР
В самый разгар лета прибыл в родительский дом Степан Зыков. Вошёл, брякнул орденами. Глянул Лёшка: в ряд один к одному четыре Георгиевских креста на груди героя.
– Кавалер, полный георгиевский кавалер!
– закричал дядя Ипат и стал обнимать сына.
– Батюшки, - всплеснула руками тётка Марья и принялась плакать.
А через час вернулась Дуняша, стала в дверях, обомлела. Смотрит и не верит своим глазам, словно и не Степан вернулся.
– Дура!
– крикнул дядя Ипат.
– Чай, муж прибыл. В ножки ему, в ножки герою!
Дуняша заголосила, бросилась на пол.
Пили и ели в этот день, не жалея брюха. Невесть откуда тётка Марья достала копчёного сига, напекла пирогов, а в щи наложила целую гору мяса. Смотрел Лёшка на стол - дух перехватывало.
– За героя!
– кричал дядя Ипат.
– За полного георгиевского кавалера!
– и пил вино полными стаканами, как воду.
Поинтересовавшись, как сын доехал, дядя Ипат стал допытываться, за что кресты.
– Первый, он ещё с 1914 года, - объяснял Степан, за штыковую атаку под городом Перемышлем. А этот, - Степан показал пальцем на второй крест, - за спасение знамени полка. Третий крест был за прорыв австро-венгерского фронта и пленение германского генерала. Четвёртый за сбитый аэроплан.
– Да ну?
– подивился дядя Ипат.
– Значит, упал?
– Упал.
– Ну, а германец?
– Убился, - ответил Степан.
– Ура!
– закричал Зыков.
– Туды ему и дорога!
Лёшка слушал, а у самого душа замирала. И представлялась ему одна картина необычнее другой. Не Степан ходил в штыковую атаку под городом Перемышлем, и вовсе не Степан спасал полковое знамя, брал в плен генерала и сбивал германский аэроплан, а он, Лёшка. И полным георгиевским кавалером тоже был Лёшка. А потом мальчик приехал в Москву. Все с завистью смотрели на героя. И Наташа смотрела. Плакала, просила прощения, но он проходил мимо.
– Ну, а как оно, начальство?
– расспрашивал дядя Ипат.
– Как генерал? Стало быть, доволен?
– Да всякое бывает.
– Ну, а германца как, скоро побьём?
– Да может, и скоро. Только вот большевики сильно смущают. За "долой войну" большевики.
– Они и здесь кричат, - произнёс дядя Ипат.
– Эх, времечко. Оно-то при царе надёжнее было.
– Да всё едино, - ответил Степан.
– Замаялся народ. И солдату война во.
– Он провёл
Дядя Ипат удивлённо глянул на сына, ничего не ответил.
– Ну, а как у вас там, на фронте, с овсом?
– спросил неожиданно.
– Да будя вам, - вмешалась тётка Марья.
– От леший, - набросилась на мужа, - и чего привязался!
– Цыц, дура!
– крикнул дядя Ипат.
– Надолго ты, сынок?
– обратился к Степану.
– На три дня.
– Ну, выпьем.
И они выпили за скорейшее дарование победы российской армии. На следующий день Степан решил вспомнить старое, запряг коня и с утра выехал в город. Следом за Степаном поехал и Лёшка. Люди останавливались, смотрели на георгиевского кавалера. На Тверской у Страстного монастыря вокруг Степановой пролётки собрался народ. Набежали кадеты, студенты, какие-то дамочки. Они кричали "Ура!" и "Слава герою!".
Неожиданно в пролётку полез какой-то субъект в пенсне. Выкинув вперёд руку, стал говорить о спасении родины, о защите революции и ещё о чём-то, но Лёшка не смог расслышать - его оттеснили в сторону.
И снова все кричали: "Ура!", "Браво!", "Слава герою!". И Лёшка кричал со всеми.
Потом появился какой-то инвалид, тоже полез в пролётку и, потрясая в воздухе культяпками, посылал проклятия германскому извергу.
Толпа гудела, двигалась, кричала и возбуждалась всё больше.
– Ра-се-я! Матушка!
– ревел инвалид.
– Не отдадим Ра-се-ю!
– Ну, хватит, - проговорил Степан и вытолкал инвалида из пролётки.
Три дня Лёшка не сводил восхищённых глаз со Степана. Потом солдат снова уехал на фронт.
А ещё через день исчез Лёшка. Обыскались Зыковы, а его нет и нет, словно и на земле не жил.
Глава четвёртая
"АГИТАТОР"
НА ФРОНТЕ
Войска полковника Громолысова занимали участок фронта от села Дудницы до реки Рыськи. В Дудницах был штаб. А сразу же за селом начинались проволочные заграждения. Затейливо петляя по лугу, они переходили на правый, чуть возвышенный берег реки и терялись в дубовой роще.
Полк занял оборонительный рубеж ещё осенью прошлого года и с той поры стоял без всякого движения. Солдаты привыкли и к Рыське, и к Дудницам, и к тому затишью, которое держалось вот уже около года. Тут они перезимовали, тут встретили весть о свержении царя, перемесили весеннюю грязь и дождались лета.
Ещё с весны солдаты заговорили о мире, о земле, о скором возвращении домой к жёнам и детям. Однако война не кончалась. Не решался вопрос и с землёй. К лету дисциплина в полку Громолысова заметно пала. Солдаты уже без прежнего почтения относились к офицерам и к самому полковнику. В окопах роптали на жизнь, на Временное правительство и всё чаще поговаривали о том, что пора-де Громолысову показать дулю, бросить ружья, а самим - по домам. Обстановка в полку накалялась.