Собрание сочинений (Том 4)
Шрифт:
Г р е ч к а (смотрит в окно). Мне б сейчас жену мою, жинку, жиночку, - я б вон ту фигуру красиво снял...
Л у т с. А дочка у меня в Ленинграде.
К о е л и. Учится?
Л у т с. Нет; вышла замуж за русского офицера и уехала в Ленинград. В прошлом году. Теперь письма не ходят, мать плачет... Все-таки русский народ - неправильный народ.
К о е л и. Как это неправильный?
Л у т с. Смотри: эстонец пьет водку, чтобы стало весело. Русский выпьет - плачет. Эстонец если попал в плен, в плену плохо - эстонец плачет. А русский в плену шутит. Ему плохо, ему совсем
К о е л и. Так мне сейчас для порядка полагается плакать?
Л у т с. Вот видишь, ты опять шутишь.
К о е л и. Давайте плакать. (Вале.) Как вас зовут?
В а л я. Валя.
М е р к у л о в. Валя. Валентина.
К о е л и. Давайте плакать, Валя.
В а л я. Разве поможет?
К о е л и. Именно: разве поможет?.. Закрыть глаза, потом открыть - и нет ничего этого. Приснился сон...
Н о в и к о в. А по мне не так. Какой, к черту, сон. Во сне разве так мучается человек? Я воображаю, ребята, будто мы на станции ожидаем пересадки. Там заносы, или катастрофа, в общем - опоздал поезд. И мы ждем. Скучно, конечно, и жизнь самая ненормальная, но поезд придет. Обязан прийти, положен по расписанию. Сядем и поедем себе, кому куда нужно. Не знаю, как кто, а лично я собираюсь ехать еще лет шестьдесят. (Уходит.)
К о е л и. Хороший парень Новиков.
М е р к у л о в. Коля, что она смотрит! На раввиншу нельзя смотреть на нас тоже нельзя! (Вале.) Вы кто? Кто вы такая, девушка?
В а л я. Я?.. Студентка. Учусь. Училась то есть...
М е р к у л о в. Где?
В а л я. В институте молочного хозяйства.
М е р к у л о в. Валя, Валентина... Уходи отсюда!
В а л я. Куда! Ведь некуда же.
М е р к у л о в. Уходи, уходи. Скорей, Валя. Куда-нибудь. Тут слишком... (К Коели.) Скажите ей! Зачем еще это нам - чтобы жены на нас смотрели!..
К о е л и. Товарищ Меркулов... Александр Данилович... Это не жена ваша.
М е р к у л о в. Не Валя?
К о е л и. Это другая Валя.
М е р к у л о в. Все равно. Она не должна. Чья бы ни была. Женщинам и детям нельзя...
К о е л и (Вале). У вас градусника нету?
В а л я. Ой, нету!
М е р к у л о в. Мы, мужчины, не можем допустить... Уходите, ну?! Извольте слушать, когда приказывает комиссар!
К о е л и. Александр Данилович! Нет, вы меня извольте слушать! Запрещаю говорить! У вас бред! Немедленно лечь и молчать.
Силой укладывает Меркулова. Входят Н о в и к о в и Я р о ш, вносят дрова. Все уже закончили работу, недостает только Болютина и Дахно.
Я р о ш. Можно спочивать. Завтра на работу вставать до свету. (Вале.) Слушайте. Иголка у вас есть?
В а л я. Есть.
Я р о ш. Толстая?
В а л я. И толстая есть.
Я р о ш. Можете дать в вечное владение?
В а л я. Могу.
Я р о ш. Спустите.
В а л я. Я на нитке. Сейчас. (Достает из мешка.)
Н о в и к о в (подходит к Коели). Николай.
К о е л и. Да?..
Н о в и к о в. Картина такая: у ворот немецкий караул.
К о е л и. А не эстонский?
Н о в и к о в. Немецкий.
К о е л и. Чего это ради? Ведь нас передали бургомистрату...
Н о в и к о в. Тут, видишь, по соседству арсенал или что-то в этом духе - какая-то чертовина, которую караулят; я узнаю.
К о е л и. Ты узнай.
Н о в и к о в. Узнаю.
В а л я (Ярошу). Держите. (Спускает иглу.)
Я р о ш. Хороша. (Садится под лампочкой, зашивает шинель.)
Г р е ч к а (подсаживается к Ярошу). Убедился?
Я р о ш. Убедился, что уйти все-таки возможно.
Г р е ч к а. По зимнему сезону? Не дождавшись тепла?
Я р о ш. Ну и сиди тут один. Мне бы только Меркулов поправился.
Г р е ч к а. Один я тут не останусь, без своих, ты понимаешь очень хорошо.
Тихо входит р а в в и н ш а, так тихо, что ее присутствие замечают не сразу. Это древняя старуха, приземистая, горбатая, бесформенная. Она одета в очень старомодную черную плюшевую кофту и черный фетровый колпак. На груди и спине у нее нашиты шестиконечные желтые звезды. Голова ее трясется, движения медленны и неверны. О ней нельзя сказать, худа она или толста, была она брюнеткой или блондинкой, соображает ли, с кем говорит и что ей отвечают. От нее веет гибелью и могилой.
Р а в в и н ш а (слабым, монотонным голосом). Кто тут?
Молчание. Все смотрят на нее.
Кто тут, ну?
В а л я. Раввинша...
Р а в в и н ш а. Это ты, Мойше?
Л у т с (беспокойно, с суеверным страхом). Опять вы тут. Нет тут вашего Мойше.
Р а в в и н ш а. А где Мойше? (Молчание.) И Шолома нет?
Л у т с. Никого нет. Идите домой. Тут нельзя быть.
Р а в в и н ш а. Где же они? И Рувима нет?
Л у т с. Говорю - нет никого.
Р а в в и н ш а. Тут есть люди.
Л у т с. Это не те, кого вам нужно.
Р а в в и н ш а. Я хочу знать про дрова. Когда мне будут дрова?
Л у т с. Дров нет, сказано десять раз.
Р а в в и н ш а. Отвечайте мне, люди.
Л у т с. Я же отвечаю. Нету дров, и незачем вам ходить.
Р а в в и н ш а. Кто же пойдет? Я должна сама ходить. Я их зову - они не приходят. Я зову: Мойше, Шолом, Рувим, Сара, - никто не приходит. Хожу все время по комнатам, зову. Я знаю, куда они ушли все сразу? И детей увели... Разве детям можно в такой мороз? В мороз детям надо давать горячее молоко, а то они заболеют... И у меня в квартире мороз. Когда просыпаюсь, у меня на глазах лед... Я не понимаю. Когда же мне привезут дрова? Во дворе лежат; это не мне?
Л у т с. Нет.
Р а в в и н ш а. Мне?
Л у т с (в отчаянье). Да не вам!
Входит Д а х н о.
Р а в в и н ш а. А мне когда?
Л у т с. Идите к городскому голове, что вы ко мне ходите, я тут ни при чем!
Р а в в и н ш а. К кому идти?
Л у т с. В ратушу!
Р а в в и н ш а. Это где?
Л у т с. Двести лет тут прожили, и не знаете? На площади! Идите с богом!
Р а в в и н ш а. А где бог? Я его тоже звала - не отзывается. Почему он не посмотрит, как мне холодно? Почему он не дает мне обратно Мойше, Рувима, Шолома, Сару? Бог! Где ты, бог? Где мои дети? Где мои внуки? Люди, отвечайте мне: куда вы их девали? Что вам сделали маленькие дети?.. Бог!..