Собрание сочинений, том 6. Мароны. Всадник без головы.

Рид Томас Майн

Челн совершил свой обычный рейс и вернулся с Синтией. Как и в прошлое свое посещение, она несла корзинку с провизией. Не была забыта и бутылка рома. Как и в прошлый раз, Синтия последовала за Чакрой в хижину, но на этот раз более уверенно и, уже не дожидаясь приглашения, присела на бамбуковый настил. Все же в ее поведении можно было заметить некоторую робость. Она вздрогнула, увидев бутылку, которую Чакра поставил на самом виду. Синтия сразу догадалась о ее содержимом.

– Эту ты захватишь с собой, - сказал горбун, перехватив взгляд мулатки, - а вот эту, - он потянулся

к бутылке рома в корзинке Синтии, - возьму...

Даже не закончив фразы, он тут же сунул в рот горлышко бутылки. Через некоторое время колдун знаком показал Синтии, что готов перейти к делу.

– Этот напиток вернет тебе любовь Кубины, - сказал он.
– Теперь Кубина будет твой до скончания века. Такого срока с тебя хватит, а?

– В бутылке любовное зелье?
– Взгляд Синтии выражал и надежду и недоверие.

– Любовное? Нет, не совсем... Подожди, сейчас дам тебе и любовного зелья.

Он достал откуда-то со стропил скорлупу кокосового ореха, в которой вместо обычной белой жидкости находилось нечто вроде пасты морковного цвета.

– Вот это для Кубины. Будете ворковать, как пара голубков.

– Скажи, Чакра, зелье ему не повредит?

Ревность мулатки, как видно, еще не перешла в жажду мести.

– Не бойся, ничего ему, кроме пользы, от него не будет. А бутылка для судьи Вогана.

Женщина взяла бутылку, хотя руки у нее тряслись.

– И что же я должна с ней делать?
– спросила она нерешительно.

– Что делать? Я уже тебе объяснял. Подливай эту настойку нашему общему врагу.

– Но что это за настойка, Чакра? О Чакра, скажи: это яд?

– Да нет, пустоголовая ты женщина! Если бы это был яд, он убил бы сразу на месте. Нет, судья не отравится сразу, но он начнет чахнуть. Долго будет чахнуть и умрет еще не скоро. Это не яд, говорю тебе!.. Ты что, идешь на попятную?

Мулатка колебалась. В ней шевельнулась совесть. Но это длилось лишь одно мгновение.

– Смотри, откажешься - не получишь приворотного снадобья для Кубины! И еще напущу порчу на тебя!

– Нет-нет, Чакра, я не отказываюсь. Я согласна. Я все сделаю, что прикажешь...

– Так-то лучше. А теперь слушай и запоминай.

И мерзкий горбун уселся напротив своей сообщницы, вперив в нее взгляд, словно стараясь запечатлеть в ее сознании то, что он собирался сказать.

– Каждый день твой хозяин на ночь выпивает стакан пунша. Это у него старая привычка, и, уж наверно, он ее не бросил, а?

– Да, перед сном он всегда выпивает стакан или два.

– А я бы всегда пил не меньше двух. А то и три! Ха-ха-ха! Ну ладно. Теперь скажи мне, Синтия, кто готовит ему пунш? Прежде это была твоя обязанность.

– Я и теперь это делаю.

– Вот и прекрасно! Видишь пометки на бутылке? Вот постольку и подливай каждый раз в пунш. Ты кладешь в стакан сахар, лимон, наливаешь воды, потом рому и уж после всего - мою настойку. Запомнишь?

– Запомню, - произнесла мулатка, стараясь говорить твердым

голосом. Она боялась выдать свой страх.

– И знай: не выполнишь все, что надо, - плохо тебе придется! Если Оби требует жертвы, он не успокоится, пока ее не получит. Сейчас пойду разбужу бога Акомпонга. Он всегда является, когда его зовет Чакра. Он является в пене водопада. Но на глаза женщине никогда не показывается. Ты услышишь только его голос...

Приняв таинственный вид, колдун снял с гвоздя старую котомку, сплетенную из пальмового листа. В котомке лежало что-то тяжелое. Он вышел с ней из хижины, прикрыв за собой дверь.

– А не то, - сказал он мулатке, - бог вдруг случайно увидит тебя и разгневается.

Синтии и эта мера показалась недостаточной, и, чтобы бог не мог ее заметить, она кинулась к светильнику и погасила его. Потом, ощупью добравшись до настила, бросилась на него, вся трепеща от страха. Вскоре за дверью послышался голос. Если он и не принадлежал самому богу Акомпонгу, то, во всяком случае, был вполне под стать этому африканскому божеству.

Услышав этот голос, Синтия тотчас признала его за человеческий, ибо то был, конечно, голос самого Чакры. Но oн звучал очень странно и все время менялся: то становился медленным и тягучим, когда жрец читал нараспев какие-то молитвы, то переходил в скороговорку, когда он принимался лопотать заклинания. Потом вдруг раздался пронзительный выкрик, напоминающий звук рожка. За ним загудел тягучий бас надтреснутого тромбона. И затем начался диалог между Чакрой - и кем еще? Конечно, это был сам Акомпонг!

Синтия сидела ни жива ни мертва, трепеща при мысли, что божество совсем рядом. Если бы она не задула светильник, бог бы ее заметил. Ведь они с Чакрой там, прямо за дверью! Можно было разобрать каждое их слово. Только не все слова были понятны Синтии. Сперва пел Чакра.

Вынь-ка пробку, вынь-ка пробку! Зелье страшное готово. Ненавистный белый враг наш, Ты зари не встретишь новой!

– Ты зари не встретишь новой!
– повторил Акомпонг глухо, словно из бочки.

А Чакра продолжал:

Пусть скорей сойдет в могилу, Пусть он чахнет, пусть он сохнет! Помни - враг наш должен сгинуть, Пусть рука твоя не дрогнет!

– Пусть рука твоя не дрогнет!
– снова подхватил Акомпонг.

И Чакра запел дальше:

Если сердцем оробеешь, Если в помощи откажешь, Ждет тебя лихая участь: Ты сама в могилу ляжешь!