Собрание сочинений Том 7
Шрифт:
Я не говорю геральдического льва, а именно геральдического козерога * . Помните, как их обыкновенно изображают по бокам аристократических гербов: посредине пустой шлем и забрало, а на него щерятся лев и козерог. У последнего вся фигура беспокойная и острая, как будто «счастья он не ищет и не от счастия бежит» * . Вдобавок и колера, в которые был окрашен наш неприятный сопутник, не обещали ничего доброго: волосенки цвета гаванна * ,
Черт его знает: не то его кто-то догоняет, или он за кем-то гонится, — никак не разберешь.
Глава третья
Военный, возвратясь на свое место, сказал, что на его взгляд нигилист немножко чисто одет, и что у него на руках есть перчатки, а перед ним на противоположной лавочке стоит бельевая корзинка.
Дьякон, впрочем, сейчас же доказал, что все это ничего не значит, и привел к тому несколько любопытных историй, которые он знал от своего брата, служащего где-то при таможне.
— Через них, — говорил он, — раз проезжал даже не в простых перчатках, а филь-де-пом, а как стали его обыскивать — обозначился шульер * . Думали, смирный — посадили его в подводную тюрьму, а он из-под воды ушел * .
Все заинтересовались: как шульер ушел из-под воды?
— А очень просто, — разъяснил дьякон, — он начал притворяться, что его занапрасно посадили, и начал просить свечку. «Мне, говорит, в темноте очень скучно, прошу дозволить свечечку, я хочу в поверхностную комиссию графу Лорис-Мелихову * объявление написать, кто я таков, и в каких упованиях прошу прощады и хорошее место». Но комендант был старый, мушкетного пороху * , — знал все их хитрости и не позволил. «Кто к нам, говорит, залучен, тому нет прощады», и так все его впотьмах и томил; а как этот помер, а нового назначили, шульер видит, что этот из неопытных, — навзрыд передним зарыдал и начал просить, чтобы ему хоть самый маленький сальный огарочек дали и какую-нибудь божественную книгу: «для того, говорит, что я хочу благочестивые мысли читать и в раскаяние прийти». Новый комендант и дал ему свечной огарок и духовный журнал «Православное воображение» * , а тот и ушел.
— Как же он ушел?
— С огарком и ушел.
Военный посмотрел на дьякона и сказал:
— Вы какой-то вздор рассказываете!
— Нимало не вздор, а следствие было.
— Да что же ему огарок значил?
— А черт его знает, что значил! Только после стали везде по каморке смотреть — ни дыры никакой, ни щелочки — ничего нет, и огарка нет, а из листов из «Православного воображения» остались одни корневильские корешки.
— Ну, вы совсем черт знает что говорите! — нетерпеливо молвил военный.
— Ничего не вздор, а я вам говорю — и следствие было,
— А кто же он такой был?
— Нахалкиканец из-за Ташкенту. Генерал Черняев * его верхом на битюке послал, чтобы он болгарам от Кокорева пятьсот рублей отвез * , а он, по театрам да по балам, все деньги в карты проиграл и убежал. Свечным салом смазался, а с светилем * ушел.
Военный только рукою махнул и отвернулся.
Но другим пассажирам словоохотливый дьякон нимало не наскучил: они любовно слушали, как он от коварного нахалкиканца с корневильскими корешками перешел к настоящему нашему собственному положению с подозрительным нигилистом. Дьякон говорил:
— Я на его чистоту не льщусь, а как вот придет сейчас первая станция — здесь одна сторожиха из керосиновой бутылочки водку продает, — я поднесу кондуктору бутершафт * , и мы его встряхнем и что в бельевой корзине есть, посмотрим… какие там у него составы…
— Только надо осторожнее.
— Будьте покойны — мы с молитвою. Помилуй мя, боже…
Тут нас вдруг и толкнуло, и завизжало. Многие вздрогнули и перекрестились.
— Вот оно и есть, — воскликнул дьякон, — наехали на станцию!
Он вышел и побежал, а на его место пришел кондуктор.
Глава четвертая
Кондуктор стал прямо перед нигилистом и ласково молвил:
— Не желаете ли, господин, корзиночку в багаж сдать?
Нигилист на него посмотрел и не ответил.
Кондуктор повторил предложение.
Тогда мы в первый раз услыхали звук голоса нашего ненавистного попутчика. Он дерзко отвечал:
— Не желаю.
Кондуктор ему представил резоны, что «таких больших вещей не дозволено с собой в вагоны вносить».
Он процедил сквозь зубы:
— И прекрасно, что не дозволено.
— Так желаете, я корзиночку сдам в багаж?
— Не желаю.
— Как же, сами правильно рассуждаете, что это не дозволяется, и сами не желаете?
— Не желаю.
Взошедший на эту историю дьякон не утерпел и воскликнул: «Разве так можно!» — но, услыхав, что кондуктор пригрозил «обером» и протоколом, успокоился и согласился ждать следующей станции.
— Там город, — сказал он нам, — там его и скрутят.
И что в самом деле за упрямый человек: ничего от него не добьются, кроме одного — «не желаю».
Неужто тут и взаправду замешаны корневильские корешки?
Стало очень интересно, и мы ждали следующей станции с нетерпением.
Дьякон объявил, что тут у него жандарм даже кум и человек старого мушкетного пороху.
— Он, — говорит, — ему такую завинтушку под ребро ткнет, что из него все это рояльное воспитание * выскочит.
Обер явился еще на ходу поезда и настойчиво сказал:
— Как приедем на станцию, извольте эту корзину взять. А тот опять тем же тоном отвечает: