Собрание сочинений в 10 томах. Том 4. Под ливнем багряным

Парнов Еремей Иудович

— Но почему же незаконно, ваше великолепие? — Арондел не остановился перед лестью, титулуя Уиклифа как оксфордского канцлера.

— Я уже имел честь пояснить, милорд, что речь идет о владениях английской церкви, а не церкви вообще. Они предназначены лишь для благотворительности и обеспечения потребностей духовных лиц внутри королевства. Яснее дня видно, что, отсылая деньги в Римскую курию, наша церковь не выполнит своего предназначения. Светские лорды обязаны поэтому воспротивиться вывозу денег, что они и делают.

— Не все, — Арондел осторожно намекнул на Гонта,

чьи позиции в этом вопросе претерпели внезапную перемену. — Взгляды меняются, подчас самым коренным образом.

— Мои взгляды не изменились, — Уиклиф проигнорировал намек. — Вывоз денег приведет к печальным последствиям: уменьшится население Англии, Римская курия, предавшись излишествам, совершит массу грехов, а наши враги получат перевес. Другие народы станут смеяться над нашей ослиной глупостью. В мирских делах у нас есть смелость противостоять недругу, так почему мы проявляем робость в божьем деле?

— Папа угрожает интердиктом.

— Трудно допустить, чтобы наш святейший апостолик подверг такому наказанию столь верный ему народ. Благочестивый отец обязан поддержать детей, оказавшихся в трудном положении. Причем не только духовно, но и материально. Иначе он любит не нас, а наше имущество. Любовь, которая способна исчезнуть из-за отказа от милостыни, не евангельская любовь, а мирская. Апостолик, которому известно, что Англия между другими странами самая христианская, не допустит такого соблазна.

— Ну а если?..

— Перед лицом бога такое несправедливое наказание не имеет значения, — сурово отвел Уиклиф и повторил по латыни: — Non abligat.

Глава двадцать девятая

Тауэр

Король благодарит свои добрые общины за их верность ему и прощает им все их проступки, но он хочет и приказывает, чтобы вслед за этим все они поспешили домой и чтобы там каждый изложил свои жалобы и прислал их ему. И тогда он, посоветовавшись со своими лордами, измыслит такое средство, которое будет на пользу ему, и его общинам, и всему королевству.

Первая грамота короля Ричарда, оглашенная в пятницу 14 июня 1381 года в Тауэре

Без всякого интереса кружили черные птицы над бесформенным прахом, свисавшим с зубцов. Призраки царственных узников, как белые чайки, метались в черных амбразурах. Стонали засовы, скрипели замки, хлопали тяжеленные двери.

Этой ночью не спали в Тауэре. Королева-мать распорядилась осветить каждый угол и закуток. Молчаливая стража в остроконечных шлемах и старинных кольчугах выстроилась на стенах. Вышколенные часовые заступили посты вдоль лестниц и коридоров. Тишина стояла такая, что было слышно, как потрескивают рассохшиеся половицы. Ветер с реки шатал жаркое пламя.

Отказавшись от вина и мяса, король ограничился яйцами всмятку, полагая по наивности, что их нельзя отравить. Сложная процедура проверки с помощью лангье — оправленных в золото змеиных зубов и рога нарвала, краснеющего от яда, заняла бы уйму времени.

Ричард всегда опасался тайных убийц. Теперь детские страхи грозили

перерасти в манию. Смертельная опасность подстерегала на каждом шагу. Кружка с водой, разрезанный плод, свечка, ночная рубашка — всюду мерещилась изощренно замаскированная отрава. Вид вертела или даже простой кочерги мог довести несчастного юношу до истерики. Рассказы о жуткой кончине Эдуарда Второго, которому раскаленный прут засадили в прямую кишку, долго не выходили из головы. Каминные приспособления в королевских покоях были строжайше запрещены.

Перед началом совета Ричард уединился с Солсбери, чье влияние при дворе необычайно возросло. В руках проницательного вельможи, нащупавшего болезненную струну, юный король был подобен мягкому воску. Как следует, но не до потери сознания застращав воспитанника, эрл ловко подсунул ему спасительный выход.

— Обещания ничего не значат, — вкрадчиво поучал он, бесшумно ступая по длинношерстным веприным шкурам, сплошь устилавшим полы королевской опочивальни. — Изреченные, записанные чернилами, скрепленные подписью и какой угодно печатью. Они есть и останутся не более чем словами, и ничто в мире не способно изменить их изначальную суть. Когда дойдет дело до исполнения, отыщется и подходящий предлог.

— Но, насколько я понял матушку, они не удовлетворятся одними посулами. Меня вынуждают поставить подпись.

— И превосходно!.. Как только изменятся обстоятельства, вы, наверное, не откажете себе в удовольствии собственноручно разорвать ваши королевские обязательства на мелкие кусочки? Проклятье! — Солсбери неосторожно задел плечом витой столбик над ложем, и с балдахина на голову посыпалась черная паутина.

— Вы считаете, это возможно?

— Почему нет? Бумага не отличается особой прочностью, к тому же превосходно горит.

— Но есть закон, сэр!

— В самом деле, — Солсбери иронически прищурил глаз. — Questio quid juris. [99] Когда очень нужно, закон молчит.

— Попробовали бы вы сказать такое в парламенте!

— Я не спешу на виселицу, ваша милость. Для парламента у меня заготовлены другие рекомендации.

— Вы даете мне урок вероломства?

— Отнюдь. Я бы скорее назвал это государственной мудростью. Дипломатической уловкой, на самый худой конец.

99

Что говорит закон (лат.) — формула, открывающая судопроизводство.

— А люди, милорд? Как быть с людьми? Разве мы не обязаны защищать тех, кто нам безраздельно предан?

— Обязаны? В том-то и заключаются соблазнительные прелести власти, что она позволяет перешагивать через определенные пределы. Не через все, а лишь через определенные, ваша милость. И здесь важно уметь почувствовать зависимость этой, зачастую необозначенной, определенности от обстоятельств. Я выражаюсь достаточно ясно? Короче говоря, границы определяются обстоятельствами.

— И вы находите, что в нынешних обстоятельствах…