Собрание сочинений в 10 томах. Том 5. Секта
Шрифт:
— Страшно, — с готовностью признал Саня. — А что делать?
— Однажды ваша газета, кажется, уже пострадала?
— Не однажды.
— Что ж, желаю удачи.
— Сколько всего таких чемоданчиков?
— Несколько штук. На случай поломки, но больше про запас. Электроника тоже стареет… Все, между прочим, на месте. Не питайте иллюзий.
— И не думаю, — Саня закрыл блокнот, дав понять, что вопросы исчерпаны. — А сколько действующих? Как раньше — три, или начальнику Генштаба нынче не положено?
— Вам-то зачем знать? Не в ту сторону смотрите, право.
— Как знать, Петр Николаевич, как знать… Ну, спасибо вам за терпение и откровенность. От чистого сердца говорю. А гранки, как условились, подошлю. Никаких ссылок на вас не будет.
— Иногда и намека достаточно. В позапрошлом году одна газетенка наделала шухеру. Началось с бюджета Минобороны, а докопались до дачи начальника Генерального штаба, где был смонтирован узел связи для системы «Казбек». Казалось бы, на том можно и успокоиться, так нет же — выболтали название. Многие тогда пострадали.
— Даю слово, что соглашусь со всем, что вы сочтете необходимым вычеркнуть.
— Надеюсь, не придется. Я, понимаете ли, привык учитывать все стадии. Когда до гранок доходит, пиши пропало — кто-нибудь непременно сболтнет.
— В принципе возможно, что и этот наш разговор уже кем-то записан.
— В самом деле? Ну, я весь дрожу! Жаль, что поздно предупредили.
Саня вновь подивился, как преображает улыбка даже самые ординарные лица.
— Еще раз благодарю, — он выключил диктофон, вынул кассету и положил ее на край стола. — На всякий пожарный случай. Память меня пока не подводила. Было приятно и лестно познакомиться с вами.
« Мне тоже, Александр Андреевич. Если надумаете выступить на телевидении, дайте знать: хочу поглядеть.
Глава пятая
Сходка в мотеле «Лазурный»
Сходка была назначена на 19 часов. По оперативным данным, гостей ожидалось более сотни. Посты наружного наблюдения, затаившись в кустах, отслеживали прибывающие машины, по преимуществу импортные: «доджи», «ауди», «чероки» и «мерседесы».
Бинокуляр со стократным увеличением, нацеленный на мотель «Лазурный», что на Минском шоссе, позволил уточнить схему парковки и расположение охраны. Воротилы преступного мира Москвы и ближайшего Подмосковья открыто демонстрировали свою возросшую мощь и полную безнаказанность. Свои люди в местной милиции донесли, что МУР проявляет повышенную активность, однако Авдей, хорошо известный правоохранительным органам Николай Сидорович Авдеев, он же Колян, пренебрег предупреждением. Крупный чин из ОМОНа заверил, что в «Лазурный», где сейчас полно иностранцев, никто не сунется. Все мероприятия проводятся в связи с чеченскими событиями. Авдей, снискавший громкую известность непримиримой борьбой с кавказскими группировками, сблизился с омоновцем именно на этой почве. Его бойцы отстреляли Ашота, Бексолтана и бешеного Бабу Абрека, а бравые омоновцы замели их ближайших сподвижников, снискав благорасположение мэра. Почти все задержанные боевики вскоре оказались на воле, а бреши в доблестных рядах заполнили новые авторитеты. Авдей, хоть и слыл несгибаемым «отрицалой» — не шел на сотрудничество с органами ни на свободе, ни в зоне, — не счел для себя зазорным контакты с человеком, которому ежемесячно отслюнивал солидную сумму. До сих пор мент его ни разу не подводил. Отменять большую сходку, к тому же приуроченную к его, Авдея, сорокалетнему юбилею, не было никакого резона. Напротив, пусть все видят, кто истинный хозяин Москвы.
Украшавший фронтон «Лазурного» венок из белых и алых гвоздик с императорской монограммой «Н» и юбилейной — 40 — датой можно было различить издалека, не прибегая к оптике. Вопиющая наглость стала последней каплей, переполнившей чашу терпения начальника отдела по борьбе с бандитизмом. Подполковник Корнилов поклялся, что на сей раз Авдей не отделается «президентскими» тридцатью сутками. Прекрасно осведомленный о продажности сверху и снизу, Корнилов предпринял ряд отвлекающих действий, загодя направив приданные подразделения ОМОНа не только к «Лазурному», но и на Курский вокзал, а также на Варшавку и Олсуфьевское шоссе, где находились однотипные мотели, облюбованные чеченской мафией. Допустив преднамеренную утечку насчет чеченцев, Корнилов рисковал головой. События в Буденновске еще слишком живы были в памяти, чтобы позволить себе воспользоваться ими, как ширмой. Принимаемые против возможного терроризма меры лишний раз продемонстрировали полную импотенцию властей. Что могли противопоставить безоружные солдаты-десантники, заполонившие станции метро, опытным диверсантам, прошедшим подготовку в Пакистане, Афганистане и на базах КГБ? На последних — наиболее опытных ветеранов — МУР получил персональные ориентировки.
Но не воспользоваться обстановкой было бы чертовски обидно. Слишком уж заманчивой выглядела перспектива накрыть мафиозных шишек всех скопом. Победителей ведь не судят, хоть и расходится крылатая поговорка с жизненными реалиями.
Корнилов однажды уже брал Авдея, но судья, то ли купленная, то ли запуганная, выпустила бандита под залог. Не прошло и месяца, как он учинил разборку на Тушинском рынке, оставив семь трупов. Свидетели происшествия уже на следующий день отказались от прежних показаний.
Первый срок Авдеев заработал пятнадцатилетним подростком, едва закончив восемь классов в поселке Озерки Тамбовской области. Отбарабанив два года в колонии, сел вторично за нанесение тяжких телесных повреждений. Не успели его отправить на этап, как пришло известие, что потерпевший скончался. Статью переквалифицировали на убийство и, соответственно, добавили срок. Тюрьма — школа не только для революционера, как учили детей в советское время, но прежде всего для уголовника. Зоны и пересылки не прошли для Авдея впустую. Его авторитет рос пропорционально цензу лагерной оседлости. Пик карьеры пришелся на 1985 год, совпав с началом ускорения и перестройки. Умудренный горьким опытом, наш человек не принимает всерьез ничего, что нисходит к нему с Олимпа.
Моя милая в постели Сделала движение. Думал я, что перестройка — Вышло ускорение…Во Владимирском централе, где Авдея короновали вором в законе, частушек не пели. Высокопоставленных заключенных вывезли под охраной в ресторан с изысканной русской кухней, где по всем правилам кулинарного искусства был накрыт банкетный стол на семнадцать кувертов. Кроме яств и напитков, на нем красовались блюдечки с мучнистой россыпью кокаина. Хриплая вокалистка исполняла под оркестр заказанные песни, а дамы местного полусвета придавали торжеству семейный оттенок. Для уединения администрация предоставила кабинеты директора и завпроизводством.
Нанюхавшись вдосталь, Авдей взял сразу двоих. Он и в камере получал все, что надо: деликатесную жратву, французский коньяк и наркотики. Наколка на плечах значила едва ли не больше, чем всамделишные погоны с большими звездами.
В знак благодарности альма-матер он, отмотав последний срок, пришвартовал к воротам зоны фургон, набитый ящиками с водкой, импортными сигаретами и шоколадом. Три дня тюремная паства пировала вместе со своими пастырями. И это не досужая выдумка романиста, а документально установленный факт, достойно освещенный в центральной прессе. Читая о подвигах своего «крестника», Корнилову оставалось лишь скрежетать зубами.
Ровно в восемь вечера он отдал приказ следовать в направлении Кунцевской больницы. Это была единственная «деза», на которую подполковник заранее получил «добро» в охране Президента. Сопровождавшие колонну автобусов с омоновцами БТРы лишний раз подтверждали первоначальную версию. В условиях повышенного режима охраны их появление возле правительственного объекта, каким все еще считалась бывшая «Кремлевка», не должно было вызвать нездорового интереса. Подозревая, что переговоры по радио могут прослушивать, Корнилов разработал систему условных наименований, известную только самым надежным сотрудникам. То же Кунцево, к примеру, получило обидную кличку «Канатчикова дача». Всякому понятно, что никакого отношения к сумасшедшему дому номенклатурная лечебница не имела, а если и просматривалась какая аллюзия, то скорее по адресу «Ближней дачи» Иосифа Сталина.