Собрание сочинений в 12 т. Т. 3

Верн Жюль Габриэль

–  Видимо, так. Он утверждает, что мы никуда не поедем.

–  Послушайте, Паганель, не могли бы вы ему разъяснить цель нашей экспедиции и почему нам важно попасть именно на восток?

–  Это будет очень трудно, - ответил Паганель, - ибо индеец ничего не понимает в географических градусах, а история документа покажется ему фантастической.

–  Но что именно он не поймет, историю документа или самого историка?
– серьезно спросил, майор.

–  Ах, Мак-Наббс!
– воскликнул Паганель.
– Вы все еще продолжаете сомневаться в моем испанском языке!

–  Ну так

попытайтесь объяснить ему, мой почтенный друг!
– ответил тот.

–  Попытаюсь.

Паганель подъехал к патагонцу и принялся объяснять ему цель экспедиции. Географу часто приходилось прерывать свое объяснение то из-за недостатка слов, то вследствие трудности передать некоторые особенности дела и разъяснить дикарю кое-какие не понятные для него подробности. Любопытно было наблюдать ученого: он жестикулировал, он произносил слова по слогам, он так надрывался, что пот градом катился у него со лба. Когда ему не хватило слов, то пришлось прибегнуть к помощи рук. Паганель, соскочив с лошади, начал чертить на песке географическую карту, где меридианы пересекались с параллелями, где изображены были два океана, где проходила дорога в Кармен. Никогда ни один преподаватель не бывал еще в столь затруднительном положении. Талькав невозмутимо следил за всеми движениями географа, но нельзя было угадать, понимает он его или нет.

Урок географии длился более получаса. Наконец, Паганель умолк, вытер струившийся по лицу пот и взглянул на патагонца.

–  Понял он?
– спросил Гленарван.

–  Сейчас выясним, - ответил Паганель.
– Но если он ничего не понял, то от дальнейших пояснений я отказываюсь.

Талькав стоял неподвижно. Он молчал. Взгляд его был прикован к начерченной на песке карте, которую мало-помалу сдувало ветром.

–  Ну?
– спросил его Паганель.

Казалось, что Талькав не слышал вопроса. Ученый уже заметил ироническую улыбку майора и, задетый за живое, собирался было с новой энергией возобновить урок географии, но тут патагонец жестом остановил его.

–  Вы ищете пленника?
– спросил он.

–  Да, - ответил Паганель.

–  И ищете его именно на протяжении того пути, который тянется от солнца заходящего к солнцу восходящему?
– прибавил Талькав, пользуясь индейской манерой выражаться для определения дороги с запада на восток.

–  Вот именно.

–  Это ваш бог вручил волнам огромного моря тайну пленника?

–  Да, сам бог.

–  Ну, так пусть исполнится воля его, - с некоторой торжественностью сказал Талькав: - мы направимся на восток, и если надо будет, то дойдем до самого солнца.

Паганель, придя в восторг от своего ученика, тотчас же перевел товарищам ответы индейца.

–  Какой умный народ!
– прибавил он.
– Я уверен, что из двадцати крестьян моей страны девятнадцать ничего не поняли бы из моих объяснений.

Гленарван попросил узнать у патагонца, не слыхал ли он о каких-либо чужестранцах, попавших в плен к индейцам пампасов. Паганель задал индейцу этот вопрос и стал ждать ответа.

–  Как будто слыхал, - ответил патагонец.

Этот ответ был немедленно переведен на английский язык, и семь путешественников, окружив патагонца, вперили в него вопросительные взгляды.

Паганель, волнуясь и с трудом подбирая слова, продолжал задавать столь интересующие его вопросы, в то время как взгляд его, устремленный на важное лицо патагонца, казалось, пытался прочесть ответ раньше, чем тот слетит с его губ.

Каждое испанское слово патагонца географ повторял по-английски, и таким образом его спутники слышали ответы как бы на родном языке.

–  Кто был этот пленник?
– спросил Паганель.

–  Это чужестранец, европеец, - ответил Талькав.

–  Вы видели его?

–  Нет, но я знаю о нем по рассказам индейцев. Он был храбрец. У него было сердце быка.

–  Сердце быка!
– повторил Паганель.
– Ах, что за чудесный образ! Вы поняли, друзья мои? Он хочет сказать «мужественный человек»!

–  Мой отец!
– крикнул Роберт Грант. Потом, обращаясь к Паганелю, он спросил: - Как сказать по-испански: «Это мой отец»?

–  Es mi padre, - ответил географ.

Тогда Роберт взял Талькава за руки и с нежностью произнес:

–  Es mi padre!

–  Su padre! [38]– воскликнул патагонец, и взгляд его просветлел.

Он обнял мальчика, снял с седла и с удивлением и симпатией вглядывался в него. Умное, спокойное лицо индейца выражало сочувствие.

Но Паганель не закончил еще своих расспросов. Где находился этот пленник? Что он делал? Когда именно Талькав слышал о нем? Все эти вопросы теснились одновременно в его уме. Ответы последовали незамедлительно.

Паганель узнал, что европеец был в плену у одного из индейских племен, кочующих по области между реками Колорадо и Рио-Негро.

–  Но где же он находился в последнее время?
– спросил Паганель.

–  У касика Кальфоукуора, - ответил Талькав.

–  Вблизи того пути, по которому мы следуем?

–  Да.

–  А кто такой этот касик?

–  Он вождь индейского племени пойуче, человек с двумя языками, с двумя сердцами.

–  То есть он хочет сказать, что этот вождь - человек двуличный как на словах, так и на деле, - пояснил Паганель, предварительно переведя дословно это красивое, образное выражение.
– Сможем ли мы спасти нашего друга?
– спросил он.

–  Возможно, если он все еще находится в руках индейцев.

–  А когда вы о нем слышали в последний раз?

–  Уже давно. С тех пор солнце дважды посылало пампе лето.

Радости Гленарвана не было предела. Время, указанное патагонцем, совпадало с датой документа. Оставалось выяснить еще один вопрос у Талькава, и Паганель поспешил сделать это.

–  Вы говорите об одном пленнике, - сказал он, - а разве их было не трое?

–  Не знаю.

–  И вы ничего не знаете о том, что теперь с пленником?

–  Ничего.

На этом разговор закончился. Возможно, что трое пленников давно были разлучены друг с другом. Но из слов патагонца, несомненно, явствовало, что среди индейцев шел разговор о каком-то европейце, попавшем к ним в плен. Время, когда это произошло, место, где находился пленник, даже образная фраза патагонца о его отваге, - все, несомненно, относилось к капитану Гарри Гранту.