Собрание сочинений в 12 т. Т. 4
Шрифт:
«Наутилус» скользил в бездонные глубины, несмотря на огромное давление внешней среды. Я чувствовал, как скрипят скрепы железной обшивки судна, как изгибаются распоры, как дрожат переборки, как стекла в окнах салона, казалось, прогибаются внутрь под давлением воды. Если бы наше судно не обладало сопротивляемостью стали, как говорил его командир, его бы, конечно, расплющило!
В то время как судно скользило по своей диагонали, едва не касаясь выступов скал, затерянных среди океанских вод, мне довелось увидеть несколько известковых трубок, представителей двух, наиболее известных родов полихет-трубкожилов, спиробрисов и серпул, а также
Но вскоре и эти представители животного мира исчезли, и на глубине более трех лье «Наутилус» переступил за пределы водной среды, заселенной живыми организмами, подобно воздушному шару, поднявшемуся выше биосферы. А мы были уже на глубине шестнадцати тысяч метров - четырех лье - под уровнем океана, и обшивка «Наутилуса» испытывала давление в тысячу шестьсот килограммов на каждый квадратный сантиметр своей поверхности!
– Вот так коллизия!
– вскричал я.
– Очутиться в таких глубинах, куда не проникал ни один человек! Посмотрите, капитан, посмотрите-ка! Какие величественные скалы, какие пещеры, не оказавшие приюта ни одному живому существу! Вот последний край материковых массивов земного шара! За его пределами кончается жизнь! Зачем мы должны, побывав в этих неизведанных зонах, унести с собой лишь одни воспоминания?
– А вы хотели бы, - спросил меня капитан Немо, - унести отсюда нечто более существенное, нежели воспоминания?
– Как прикажете понимать ваши слова, капитан?
– Я хочу сказать, что ничего нет проще, как увековечить на снимке этот подводный пейзаж!
Не успел я выразить своего удивления, как капитан Немо уже распорядился, чтобы принесли фотографический аппарат. Створы в салоне были широко раздвинуты, и водная среда, освещенная электричеством, представляла собою прекрасный объект. Ни светотени, ни малейшего мерцания! Этот искусственный свет создавал лучшие условия, нежели солнце, для нашей съемки подводного пейзажа. «Наутилус», покорный воле своего винта и положению наклонных плоскостей, застыл на месте. Мы навели объектив аппарата на облюбованный нами пейзаж океанского дна и через несколько секунд получили великолепный негатив.
Я сохранил этот снимок. Тут видны первозданные скалы, никогда не озарявшиеся дневным светилом, гранитные устои коры земного шара, глубокие пещеры, выдолбленные в каменистом массиве, бесподобный по четкости рисунка очерк горных вершин, точно вышедший из-под кисти фламандского живописца. А там, на заднем плане, волнообразная линия гор завершала чарующий пейзаж! Как живописать этот ансамбль гладких, черных, словно отполированных скал, без прозелени мха, без единого цветного пятна! Скал, таких непричастных этой водной стихии и так гордо попирающих своими подножиями песчаное дно, облитое электрическим светом!
Между тем, сделав снимок, капитан Немо сказал:
– Ну, а теперь пора и подниматься, господин профессор! Не следует злоупотреблять нашими возможностями и слишком долго подвергать корпус «Наутилуса» столь сильному давлению.
– Поднимемтесь, капитан!
– отвечал я.
– Держитесь крепче!
Не успел я вникнуть в смысл предостережения капитана, как меня свалило с ног.
По приказу капитана винт пришел в бездействие, рули глубины были поставлены вертикально, и «Наутилус» взвился, как воздушный шар. Он рассекал толщу вод с глухим свистом. Все исчезло в этом бешеном взлете. В четыре минуты преодолев целые четыре лье - расстояние между ложем и поверхностью океана - и вынырнув из воды подобно летучей рыбе, он вновь опустился на океанские воды, взметнув в высоту фонтан брызг!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Кашалоты и киты
В ночь с 13 на 14 марта «Наутилус» снова взял курс на юг. Я думал, что на широте мыса Горн, обогнув мыс, он войдет в воды Тихого океана и этим закончит свое кругосветное плавание. Однако мы направлялись в сторону Австралии. Куда держал он путь? К Южному полюсу? Ну, это просто безумие! Я начинаю склоняться к мысли, что поступки капитана вполне оправдывают опасения Неда Ленда.
В последнее время канадец не посвящал меня в свои планы. Он стал сдержаннее, молчаливее. Я видел, как тяготило его наше пленение. Я чувствовал, что с каждым днем он становился все раздражительнее. При встрече с капитаном у него глаза загорались мрачным огнем, и можно было опасаться, что вспыльчивый канадец позволит себе какую-нибудь дерзкую выходку.
В тот день, 14 марта, Консель и Нед Ленд в неурочное время пришли ко мне в каюту. Я поинтересовался, что их привело ко мне.
– Хочу вас кое о чем спросить, сударь, - отвечал канадец.
– Пожалуйста, Нед.
– Как вы думаете, много ли людей на борту «Наутилуса»?
– Не могу сказать, мой друг.
– По-моему, - продолжал Нед Ленд, - для управления таким судном, как «Наутилус», не требуется большого экипажа.
– Совершенно верно, - отвечал я, - для управления таким судном, оснащенным электрическими навигационными приборами, достаточно десяти человек.
– Так-с!
– сказал канадец.
– А почему же тут их больше?
– Почему?
– спросил я и пристально посмотрел на Неда Ленда.
Догадаться, к чему он ведет речь, было нетрудно.
– Потому что, - сказал я, - если мои догадки правильны и я верно понял, в чем смысл жизни капитана Немо, то «Наутилус», стало быть, не просто корабль! Это подводное судно служит убежищем для тех, кто, как и сам командир судна, порвал всякие связи с Землей.
– Все может быть, - сказал Консель.
– Но в конце концов «Наутилус» вмещает ограниченное число людей! Не может ли господин профессор определить, какое максимальное количество людей вмещает судно?
– Определить количество людей на судне? Каким же образом, Консель?
– Простым расчетом. Водоизмещение судна известно господину профессору, а следовательно, и кубатура полезного воздуха. Зная, с другой стороны, сколько кислорода потребно для дыхания человека, и, приняв во внимание, что «Наутилус» каждые двадцать четыре часа возобновляет…
Консель не окончил фразы, но я отлично видел, куда он клонит.
– Я понял тебя, - сказал я.
– Высчитать нетрудно, но едва ли расчет будет верный.
– Неважно!
– сказал Нед Ленд.
– Пускай будет хоть примерный!
– Извольте, - ответил я.
– Каждый человек расходует в час количество кислорода, содержащееся в ста литрах воздуха, короче говоря, расходует в течение двадцати четырех часов количество кислорода, содержащееся в двух тысячах четырехстах литрах. Стало быть, надо разделить водоизмещение судна на две тысячи четыреста…
– Так точно, - сказал Консель.
– А так как водоизмещение «Наутилуса» равно полутора тысячам тонн, а в каждой тонне тысяча литров воздуха, каковая цифра, деленная на две тысячи четыреста…