Собрание сочинений в 12 т. Т. 7
Шрифт:
На справедливое замечание лейтенанта нечего было возразить, и никто уже не сомневался более, что автором записок был именно отшельник с Форментеры.
О том же, что он делал на острове, мы узнаем из его собственных уст.
Сверх того, не только дверь, покрытую вычислениями, но и все бумаги профессора доставили вместе с ним, и не было никакой нескромности в том, чтобы ознакомиться с их содержанием, пока он спал.
Это и было сделано.
Рукописи и столбцы цифр были написаны тем же самым почерком, что и найденные записки. Дверь была покрыта алгебраическими знаками, начертанными мелом, которые колонисты постарались тщательно сохранить.
Лейтенант Прокофьев обратил внимание, что эти кривые в точности соответствовали орбитам комет, которые обычно движутся по параболе, гиперболе или эллипсу; это означало в двух первых случаях, что кометы, наблюдаемые с Земли, никогда не появятся вновь на земном горизонте, а в третьем случае, что они будут возвращаться периодически, через более или менее значительные промежутки времени.
Итак, при рассмотрении бумаг и чертежей профессора стало ясно, что он занимался вычислением элементов кометных орбит; однако из различных кривых, последовательно изученных им, нельзя было сделать никаких выводов, так как, начиная вычисления элементов орбиты кометы, астрономы всегда принимают ее в первом приближении за параболическую.
Словом, из всего этого вытекало, что Пальмирен Розет во время пребывания на Форментере вычислил частично или полностью элементы орбиты новой кометы, еще не вошедшей в каталог.
Сделал ли он эти вычисления до или после катаклизма 1 января? Это можно было узнать только от него самого.
– Подождем!
– заявил граф Тимашев.
– Что ж, подождем, хоть я и сгораю от нетерпения, - сказал капитан Сервадак, который уже не мог усидеть на месте.
– Я отдал бы месяц жизни за каждый час сна профессора Розета!
– И вы, пожалуй, жестоко прогадали бы, капитан, - заметил лейтенант Прокофьев.
– Как? Ради того, чтобы узнать, какая судьба ожидает наш астероид…
– Не хочу вас разочаровывать, капитан, - продолжал лейтенант Прокофьев.
– Но из того, что профессор досконально изучил комету Галлию, вовсе не следует, что он в силах дать нам объяснение относительно того осколка Земли, на котором мы находимся. Да и есть ли какая-нибудь связь между появлением кометы на земном горизонте и обломком земного шара, уносящим нас в пространство?…
– Еще бы, черт возьми, связь самая несомненная!
– вскричал капитан Сервадак.
– Ясно как день, что…
– Что?… - спросил граф Тимашев, с нетерпением ожидая ответа своего собеседника.
– Что комета зацепила земной шар и вследствие сильного толчка от Земли отделился осколок, который и уносит нас в пространство!
Выслушав гипотезу, которую так уверенно высказал капитан Сервадак, граф Тимашев и лейтенант Прокофьев переглянулись. Каким бы невероятным ни казалось столкновение Земли с кометой, оно все же было возможным. Толчок такого рода - вот, наконец, объяснение необъяснимых до сих пор явлений, вот неведомая причина столь необычайных событий.
– Пожалуй, вы правы, капитан, - сказал лейтенант Прокофьев, взглянув на вопрос с новой точки зрения.
– Возможность такого столкновения вполне допустима, и при толчке от земного шара мог отделиться огромный
– Это единственное объяснение, какое мы можем дать появлению нового неведомого светила, - подтвердил капитан Сервадак.
– Вот и новая гипотеза, причем весьма правдоподобная, - согласился граф Тимашев.
– Она подтверждает и наши собственные наблюдения и наблюдения профессора Розета. По всей вероятности, именно той блуждающей звезде, с которой мы столкнулись, он и дал имя Галлии.
– Несомненно, граф.
– Отлично, капитан. Однако есть нечто такое, чего я не могу понять.
– Что же это?
– Почему ученый больше занимался кометой, чем тем осколком Земли, который уносит в межпланетное пространство его самого?
– Ах, дорогой граф, - отвечал капитан Сервадак, - вы же знаете, какими чудаками бывают иной раз ученые фанатики, а мой профессор - чудак из чудаков!
– Кроме того, - заметил лейтенант Прокофьев, - вполне возможно, что вычисления элементов орбиты Галлии были сделаны им еще до столкновения. Профессор, вероятно, предвидел встречу с кометой и произвел наблюдения до катастрофы.
Замечание лейтенанта Прокофьева казалось справедливым. Как бы то ни было, гипотеза капитана была в принципе принята. Итак, все рассуждения сводились к следующему: некая комета в ночь с 31 декабря на 1 января пересекла эклиптику, задев поверхность Земли, и вследствие толчка от земного шара отделился огромный обломок, который с тех пор носится в межпланетном пространстве.
Если члены Галлийской Академии наук и не постигли еще истины во всей полноте, то они все же подошли к ней очень близко.
Один только Пальмирен Розет мог до конца разрешить эту загадку.
ГЛАВА ВТОРАЯ,
последние слова которой открывают читателю то, о чем он, вероятно, уже и сам догадался
Так закончился день 19 апреля. Пока их правители вели споры, колонисты занимались своими обычными делами. Неожиданное появление профессора на галлийском горизонте не слишком их обеспокоило. Беспечные по натуре испанцы и слепо преданные своему барину русские мало интересовались причинами и следствиями. Вернется ли Галлия когда-нибудь на Землю, или им предстоит жить на ней до самой смерти, - они нисколько не стремились это узнать! Поэтому всю ночь напролет они крепко спали со спокойствием философов, которых ничто не может взволновать.
Бен-Зуф, обратившись в сиделку, не отходил от изголовья профессора Розета. Он принимал близко к сердцу свои обязанности. Ведь он поручился, что поставит старика на ноги. Это было для него вопросом чести. И как же заботливо он ухаживал за больным! Какое множество сердечных капель вливал ему в рот по малейшему поводу! Как чутко прислушивался к его вздохам! С каким вниманием ловил слова, слетавшие с его губ! Необходимо отметить, что в бреду Пальмирен Розет то с тревогой, то с гневом часто повторял имя Галлии. Уж не снилось ли профессору, что у него хотят украсть комету Галлию, что враги оспаривают его открытие, отрицают первенство за его исследованиями и вычислениями? Вполне вероятно. Пальмирен Розет был одним из тех, кто приходит в ярость даже во сне.