Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.
Шрифт:
Маршал поднялся и вышел за калитку.
Горушка спускалась в долинку. На дне ее кусты ивняка вычерчивали русло ручья. В одном месте серебряно под солнцем поблескивала вода. Казенного леса по ту сторону не было: вырубили. Противоположный склон долины поднимался весь в черных пнях. «Словно поле боя с трупами», — подумал маршал, спускаясь к ручью. Ему хотелось пройти на то место, где мпольско-клоковская молодежь перегораживала ручей, устраивая запруду для купанья. И опять работали все — до офицера включительно. И получался хороший прудок, местами с глубиной по шею.
Сначала парни из села ходили рушить плотину. Почему-то их сердило
Вспоминая всё это, бредя от воспоминания к воспоминанию, Свистунов вдруг понял — словно осенило, — что в том, что он «отстал маршалом, советским большим барином, он в какой-то доле обязан этим самым мпольско-клоковским барышням и молодым людям. Что-то все эти люди дали ему такое, от чего потянуло его к иному, чем деревенский, красивому разговору, к чистоте, нарядности, создало потребность быть легким, красивым, смелым. И еще «Путешествие в восемьдесят дней вокруг света», которое по очереди читали вслух на той самой дерновой скамье Паня и Сенька Мпольские, а он, Митяй, слушал. Не тогда ли впервые зародилось желание выбиться в люди, не тогда ли — толчок? И вот выбился. А теперь остается самое главное, последнее — пан или пропал.
V
Маршал один возвращался в Москву. Священника вызвали в соседнюю деревню. Прощаясь, Свистунов назвал его батюшкой. Развалясь на пульсирующих подушках, он в душе посмеивался — привез, мол, попа мужикам, задал работу безбожникам… Другого бы за это, а ему что — не посмеют: маршал. Да и всему этому скоро конец…
И обогреваемый солнцем, зной которого умерялся свистящим ветром легкого движения, маршал улыбнулся и левой рукой коснулся орденского значка, повторяя вчерашний конспиративный жест. Душа, очищенная воспоминаниями детства и юности, была спокойна и смела. Захотелось сделать что-нибудь доброе, ласковое…
Впереди замаячила фигурка пешехода. Машина стремительно его догоняла: стало видно — котомка за плечами, батожок в руке. Обертывается на автомобиль — не задавил бы. Бородат, стар…
— Шофер, стоп!
— Есть, товарищ маршал!
Путник из-под ладони — в глаза солнце — щурится на машину и на маршала.
— Садись, дед, подвезу, — и Свистунов открыл легко отскочившую дверцу.
Старик щурился, моргал, всматриваясь. Сняв шапчонку, поклонился. Сказал:
— По обету иду. Пешим хождением. Благодарствуйте.
— Откуда хождение-то твое?
— От Сергия от угодника.
— Так ведь мощи его в музее давно…
Мощи в музее, а места всё равно святые. Места в музеи не спрячете! — бодро крикнул старикашка и, поджав нижнюю губу уставил на Свистунова нечесаную бороду. — И не спрячете места! — повторил он сердито. — Да езжай ты, езжай. Я тебя не трогаю, и ты меня не трожь. Во мне одна душа, больше уж ничего нету!..
И, не ожидая ответа, накрывшись шапчонкой, зашагал от машины.
— Эк он меня мордой об стол, а? — усмехнулся маршал. — Ну, вперед, товарищ Макарычев… Серьезный старикан.
— Прошлое поколение, товарищ маршал. Отсталость и дурман.
— А
— Это действительно, товарищ маршал. Народ ходит.
Убаюканный плавным ходом машины, Свистунов подремывал. И поэтому, когда они уже были верстах в трех от Мытищ, шофер первый заметил чей-то серый автомобиль, поставленный поперек дороги и загораживающий ее. Не замедляя хода, он дал свирепый долгий гудок. Машина не шевельнулась, словно брошенная. И, подлетая ближе, Макарычев увидел, что перед нею стоит тонконогий высокий человек в военном, стоит в позе властной и спокойной и, подняв правую руку, приказывает остановку…
— Товарищ маршал! — крикнул Макарычев и пустил в ход тормоз.
Автомобиль, рыча, остановился, весь дрожа от напряжения неизрасходованной энергии бега. Человек в военном — он был молод и красив — быстрым шагом подошел к машине маршала и встал на ее подножку. Отдавая честь, он сказал:
— Товарищ маршал, по приказу наркома обороны… в Мытищах вас ждет вагон.
ПРИКЛЮЧЕНИЕ ВЕРЫ ИСАЕВНЫ [61]
61
Приключение Веры Исаевны. Р. 1938, № 30.
I
Последнее, что слышала Вера Исаевна, выскочив на лестницу, был страдальческий вопль мужа:
— Пожалуйста, и не возвращайся… Очень нужно!
Сбегая по лестнице, Вера Исаевна обернулась и крикнула:
— Будьте покойны — не вернусь!
Тут рука мужа в белом рукаве докторского халата — он так и не успел после приема больных снять его — с треском захлопнута дверь.
— Хам! — и Вера Исаевна, сбежав с лестницы, нарочито громко хлопнув дверью, понеслась по улице.
Было уже поздновато, но, как всегда по субботам, улица кишела гуляющими. И, как всегда после семейной неприятности,
Вера Исаевна помчалась к своей приятельнице, еще гимназической задушевной подруге Ольге Ивановне Сальц. Уж не в первый раз Верочка «навсегда уходила от мужа», и не в первый раз Ольга со своим супругом мирили ее с Семеном Львовичем. Всё, Вероятно, и на этот раз должно было произойти по заведенному уже порядку, но, мелко стуча каблучками к квартире подруга, Вера Исаевна вдруг вспомнила, что ведь к Ольге Ивановне приехала ее родная сестра Зиночка, злющая, ядовитая старая дева. Эту Зиночку Вера Исаевна терпеть не могла, и, кроме того, диван в гостиной, стало быть, занят — ночевать у Сальцев негде.
Всё это так ошеломило Веру Исаевну, что она даже остановилась, соображая, как же ей поступить, куда себя деть. Возвратиться домой? Нет, никогда и ни за что!.. Барынька представила себе ироническую усмешку на толстых, красных губах мужа, когда он откроет ей дверь, и ее сердце закипело злобой с новой силой.
— Дать этому грубому, мелочному, скупому человеку, этому ничтожеству торжествовать над собой — никогда и ни за что! После всего, что произошло!.. После его плюшкинских упреков в мотовстве по поводу покупки необходимой к сезону летней шляпы?.. Нет, нет, всё что угодно, только не это! Пусть, как и в прошлый раз, промучается всю ночь, пусть потерзается, чтобы завтра быть шелковым…