Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.

Несмелов Арсений

— Холодно! — пропищала она. — Когда же мы, наконец, приедем?

— На рассвете.

— Как на рассвете? — испугалась барыня.

— Да так. К половине четвертого будем на месте.

— В таком случае я не желаю с вами ехать! Это черт знает что такое — всю ночь плыть. Я хочу домой!

Иван Кондратьевич раза три сильно ударил левым веслом, и лодка, повернувшись в ту же сторону, мягко села днищем на прибрежный песок.

— Пожалуйте! — тяжело дыша, сказал Иван Кондратьевич.

— То есть куда это пожалуйте? — не поняла Верочка.

— На берег.

Вылазьте! И по бережку топ-топ к городу. Там еще, конечно, проточка маленькая будет, но неглубокая — по пояс. Перейдете вброд…

— Да вы с ума сошли! — возмутилась Вера Исаевна. — Чтоб я… чтоб вы… Сейчас же поворачивайте лодку назад!..

Иван Кондратьевич закуривал. Закурив же и затянувшись пару раз, сказал:

— По этому поводу есть такой анекдот: к одному доктору приходит монах…

— К черту вашего монаха! У меня у самой муж — доктор. Сейчас же поворачивайте лодку назад!..

— Ну нет-с! Уж это — нет-с! — вдруг возмутился Иван Кондратьевич. — Это что же такое происходит? Она первая подходит, она первая в лодку просится, и вдруг — дамский каприз и скандал: поворачивать назад! Этому не бывать-с! Я вам не законный супруг, чтобы надо мной издеваться. Я сам два раза женат был… Если желаете в город — извольте, не держу, а чтобы вы надо мной командовали — не бывать этому! Пожалуйте! — и он издевательской галантностью сделал правой рукой жест в сторону черного, страшного ночного берега.

— В таком случае… тогда… Я кричать буду!

— На здоровье. А я пока покурю.

— Изверг!..

— Возможно-с. Против этого не возражаю. Мои предыдущие супруги-покойницы утверждали это же самое. До самой своей смерти утверждали, и все-таки я не позволил им командовать надо мной.

— Но мне, наконец, холодно… Я озябла!

— Вот это — разумные речи. Возьмите весло и подгребайтесь с кормы… Мигом согреетесь.

— Но я не умею…

— Ничего — через час научитесь. И даже вспотеете.

— Уж лучше бы вы оказались нахалом или даже садистом! — в бессильной злобе прорыдала Вера Исаевна. — Где это ваше паршивое весло, которым я должна подгребаться?.. И слово-то какое дурацкое!..

— Весло вот-с. А слово — что ж, слово настоящее русское.

III

Стрекоза с голубым тельцем и слюдяными крылышками опустилась на хорошенький носик Веры Исаевны, безмятежно спавшей в траве у берега протоки на резиновом плаще Ивана Кондратьевича. Как ни легко было прикосновение четырех лапок насекомого к уже несколько загоревшей коже — носик этот сморщился и чихнул. И Вера Исаевна открыла глаза. И сейчас же испуганно села на плаще, с величайшей растерянностью оглядываясь кругом. Где она, почему она среди этих кустов, у какой— то воды?.. И что это за человек, что сгорбился в корме лодки, наполовину вытянутой на берег… Боже мой, да ведь это же Иван Кондратьевич!..

И, окончательно проснувшись, Вера Исаевна вспомнила всё… По мнению любого здравомыслящего человека, она немедленно же должна была бы ужаснуться всему тому, что натворила: и ссоре с мужем, —

теперь она чувствовала себя неправой перед ним, — и своему бегству из дому, и, наконец, этой дикой ночной поездке с незнакомым мужчиной. Но никакого ужаса в сердце легкомысленной Веры Исаевны не было. Совсем напротив — ей было хорошо и весело.

Было позднее утро, вероятно, часов около девяти, то есть, значит, спала она не менее пяти часов, и спала после физической работы на протяжении половины ночи — отлично, как никогда не спала на своей мягкой супружеской постели.

А что такое у ней под головою? Боже, ужасный брезентовый мешок, из которого Иван Кондратьевич, когда они наконец доплыли до этой протоки, достал хлеб, колбасу, огурцы и полбутылки водки. На рассвете было холодаю, и, чтобы согреться, Вера Исаевна выпила рюмочку. Выпила и горячего чаю из термоса и как убитая заснула.

Она вскочила на ноги.

— Проснулись? — обернулся на шум Иван Кондратьевич. — Знаете, ничего, клюет. Вот, полюбуйтесь-ка, — и он поднял из воды сетку-садок, в которой шумно забились серебряные караси и золотистые сазанчики. — Есть порядочные экземпляры

— Купаться хочу! — подняв руки вверх, потянулась Вера Исаевна. — Как уже жарко!..

— Ну и купайтесь. Это законом не запрещается.

— Костюма нет.

— Вот еще глупости… Кому тут на вас смотреть?..

— А вы?

— Я? — искренно удивился Иван Кондратьевич. — А кто же за поплавками будет следить? Скажете тоже!

И, как бы в подтверждение этих слов, он, замерев и, как охотничья собака, увидавшая дичь, весь подавшись вперед, впился глазами в дрогнувший поплавок. В следующий момент, взмахнув удилищем, он вытащил очередного карася.

Вера Исаевна поняла, что Иван Кондратьевич не лжет — ему не до ее молодых прелестей, он уже забыл об ее присутствии за его спиной. И она не спеша разделась и, нагая, как Ева, понежившись на солнышке, подошла к воде. Тут Иван Кондратьевич гневно прошипел, не отрывая взгляда от поплавков;

— Дальше, дальше!.. Тут рыбу спугнете!

Потом они вместе закусывали.

— Вот есть такой анекдот… — начал Иван Кондратьевич, с хрустом кусая огурец.

— Про доктора и монаха? — рассмеялась Верочка.

— Нет, зачем? — Иван Кондратьевич был серьезен и важен. — Про доктора и монаха — это неприличный анекдот… Есть анекдот про доктора и рыбака. Впрочем, он тоже неприличный…

Иван Кондратьевич внимательно оглядел барыню.

— Вы ничего себе, славная, — снисходительно похвалил он — Сами со мной попросились. А вот моих покойниц, — он перекрестился, — силком, бывало, не затащишь на рыбалку. Вторая покойница, бывало, царство ей небесное, — он опять перекрестился, — даже записку от доктора по субботам приносила… в будни-то мне рыбачить служба не позволяет… Записку от доктора доставляла на предмет невыезда из города по причине женских немощей. Перед ее смертью я уличил ее: записку-то ей не доктор, а наш квартирант писал. Между прочим, по этому поводу есть анекдот… К одному доктору приходит гимназистка… Впрочем, этот анекдот неприличный.