Собрание сочинений в 2-х томах. Т.II: Повести и рассказы. Мемуары.

Несмелов Арсений

— Ну, расскажи, если уж тебе невмоготу.

— Но сначала выпьем, — предлагает Коля.

Приятели пьют. Алеша приступает к рассказу.

Мунька мне от хорунжего Сотникова досталась, когда его большевики в Зее утопили. Занятный был хорунжий, вроде колдуна: он, говорили, даже блох мог дрессировать. Про него будто бы один писатель даже роман написал.

— Гори он синим огнем! — запротестовал Саша. — Какой же он колдун, если его партизаны смогли утопить? Колдун бы рыбой обернулся. Если он настоящий колдун.

— Хе-хе-хе! — откликнулся Коля. — По этому поводу выпить надо. За упокой души колдуна.

— Это действительно, — не стал возражать Алеша. — Это конечно. О колдовстве его доподлинно

я ничего не знаю. Не могу этого подтвердить под присягой. Чего не видал, того не видал. Однако большевики-партизаны его потому в Зее-речке утопили, что он пьяный им попался. Иначе бы он им не дался. Это я могу под присягой подтвердить. Не такой человек был хорунжий Сотников. Однако Мунька его, которая по его бобыльскому одиночеству ко мне перешла, обучена была им по первому его приказу водку ему из лавки доставлять. И у меня она по той же службе пошла.

— По службе связи, хе-хе-хе, значит!

Вот именно. Она это дело в точку понимала. Я, значит беру пустую посуду, бумажные деньги туго засовываю в горлышко и кликаю Муньку, собаку порядочного роста, хвост пушистый, ухи опущены. Кликаю я Муньку и говорю: «На, шерш сейчас же к Аверьянычу за водкой». Она, знаете, хвостом раз, два, берет посуду бутылочную за горло и на рысях несется в лавочку.

— Гори она зеленым огнем! — восторженно отзывается Саша. — И приносит водку?

А как же? На то дело она была поставлена покойным хорунжим, царство ему небесное. Она бежит к Аверьянычу в лавку. Если дверь закрыта, поцарапается; открыта — прямо к прилавку. Поставит бутылку на пол и сейчас же: гав, гав, гав! Стало быть, давай водку. Ну, Муньке, конечно, у Аверьяныча — всякое почтение и уважение. Никаких тебе задержек. Народ расступается. Умиляется народ чуть тебе не до слез, какая, значит, умная собака, друг человека. А Мунька берет бутылку за горлышко и несет ее ко мне.

— И доносила?

— А как же? Обязательно донесет. Сама же она непьющая была. Этому ее покойник не обучил. Однажды только такой случай был. Несет Мунька бутылку, а на нее вдруг пес Замятинский набрасывается.

— Как это может быть, чтобы на особу женского пола он вдруг набросился? — усумнился Саша. — Где это видано, гори оно синим огнем?

— Сам знаю, что диковинно, но было, — утвердил Алеша. — Уж я и не знаю, как. Может быть, у него с Мунькой семейные нелады были, скажем, ревность. Я этих делов не знаю, собачьих отношений. Я же вам не историк или там геолог. Очень только Замятинский пес свиреп был, и, значит, не до дамского ему было полу. Он все-таки напал, облаял Муньку. И что ж бы вы думали? Мунька бутылку осторожно на землю поставила и на пса. Отгоняет его. А бутылка стоит на дороге, как миленькая. Стоит она, родимая, сиротинушкой на дороге. А по дороге идет наш станичный казак дядя Минай. Идет он и глазам своим не верит: стоит посередь дороги беспризорная посуда с водкой. Он ажно перекрестился, не мерещится ли, мол.

— Действительно! — согласились приятели. — Этакое дело майская ночь или утопленница!..

По этому поводу выпить надо, хе-хе-хе! И что же происходит?

— Такое дело происходит. Дядя Минай глазами туды, глазами сюды, и — цап бутылочку! Цап ее да и в карман, да и ходу, ваших нету! Идет, наддает, слюни распускает. Вот, думает, Господь находку послал в постный день, в пятницу; сейчас, думает, у того вон кустика пробку вышибу и отглотну.

И только он стал к кустику подходить, как — гав, гав, гав! — цоп его Мунька за штанину. Он на нее — тю, пошла! А она опять на него, она прыгает ему на грудки, где бутылка в кармане топорщится. Прыгает, хватает, ажно визжит от ярости. С нами крестная сила, что такое? Это он потом сам мне рассказывал. Он тут, конечно, Муньку узнал. Он, если правду говорить, сразу ее узнал и всё понял, но жалко ему было с бутылкой

расставаться. Ведь уже до кустика дошел, чтобы отпробовать. Пьющего человека надо понимать.

Но какая ж тут проба, когда собака за штаны хватает? Опять же ребята бегут, которые всё видели.

Тогда говорит дядя Минай моей Муньке русским языком. «Пропади, — говорит, — ты пропадом. На!» И с этими словами достает бутылку из кармана и ставит на дорогу. И Мунька, конечно, успокаивается, берет посуду за горлышко и несет домой. Вот какая у меня собака была, господа, хотите верьте, хотите нет. Рассказчик умолк. Молчали и слушатели.

Но Саша тряс бородой как-то не совсем одобрительно; однако на этот раз он воздержался от восклицания с упоминанием о всесжигающем синем огне. Посмотрели на часы — третий час ночи, до рассвета добрых полтора часа.

— Надо по этому поводу выпить, — сказал Коля, и хотя собственно повода никакого не было, но от выпивки никто не отказался. Но водка в бутылке была уже на исходе, и, стало быть, понадобилось доставать другую бутылку.

— Мало водки взяли! — забрюзжал Ворчунов, через Кашно плечо заглянув в котомку. — Третью распечатываем. Одна непочатая на целый день останется. Говорил вам, горите вы фиолетовым огнем, — берите больше. При нас Муньки нет, в город ее за водкой не отправишь…

Молотков, поскупившийся на выпивку, стал было утешать: обойдемся, мол; день, может быть, жаркий будет, — не до водки.

Но Саша, проверивший всё содержимое мешка, объявил, что и закуски мало.

В этом виноват был уже Алеша. И чтобы направить разговор в другую плоскость, он, как бы про себя, заметил:

— Между прочим, Мунька моя и мясо из лавки носила.

— Выпьем по этому поводу! — обрадовался Коля. — Выпьемте! Утро вечера мудренее: рыбки наловим, ушку сварим… Целая бутылка остается еще непочатой, не будем опережать события… Значит, Алеша, и за мясом твоя Мунька в лавку ходила?

— А как же! — ответил тот, закусывая ломтиком колбаски. — Обязательно ходила. За чем хочешь ходила в лавку. Дашь ей в зубы кошелку, в кошелку положишь деньги и записку. Мунька пойдет и принесет. Такой раз был удивительный случай. Про него наш станичный учитель Кондратий Иванович говорил, что его можно даже в хрестоматию поместить, как доказательство ума животных. Замечательный случай. Так дело было. Послал я Муньку за мясом в лавку. Деньги положил в котомку, написал Аверьянычу, чтобы выдал три фунта. Ваше здоровье, господа хорошие!

— Твое здоровье!

Выпили, закусили, и Алеша продолжал.

— Хорошо-с! Значит, Мунька бежит в лавку, аллюр три креста, кошелка в зубах. Прибегает. Гав, гав, — нате, мол, вам записку и деньги, отпустите хозяину, чего он требовает. Аверьяныч читает записку, гладит Муньку по голове и отпускает три фунта мяса, как писано. Мясо это он кладет в кошелку, обратно гладит Муньку за ее ум и дисциплину и отворяет ей дверь.

Ваших нет. Гонит Мунька до дому, и опять, заметьте, надо ей рулевать мимо Замятинского двора. А уж Замятинский пес тут как тут. Он и мясо, значит, учуял, и еще, может быть, у нет чувство ревности разыгралось. А может быть, он вообще вроде старца был и собачьих баб не мог выносить. Я этого вам не могу объяснить, потому что я никаких археологий не проходил.

— Зоологий, гори ты синим огнем! — поправил рассказчика Саша.

— Вот именно, — подтвердил тот. — Зоологий я не изучал и в собачьих чувствах не разбираюсь. Тем более что я человек холостой. Что промежду Мунькой и этим псом было, я никак вам рассказать не могу. Но только опять он, нарушая дисциплину к собачьему женскому полу, бросается на Муньку. Мунька, конечно, кошелку на землю кладет и принимает бой. И она пса от мяса гонит. А тут как назло — шасть к котомке соседский кутенок. Тяв, тяв, и к мясу. И ваших нету!