Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Шефнер Вадим Сергеевич

Первая любовь

Андрея Петрова убило снарядом. Нашли его мертвым у свежей воронки. Он в небо глядел немигающим взглядом, Промятая каска лежала в сторонке. Он весь был в тяжелых осколочных ранах, И взрывом одежда раздергана в ленты. И мы из пропитанных кровью карманов У мертвого взяли его документы. Чтоб всем, кто товарищу письма писали, Сказать о его неожиданной смерти, Мы вынули книжку его с адресами И пять фотографий в потертом конверте. Вот здесь он ребенком, вот братья-мальчишки, А здесь он с сестрою на станции дачной... Но выпала карточка чья-то из книжки, Обернутая в целлулоид прозрачный. Он нам не показывал карточку эту. Впервые на поле, средь дымки рассветной, Смутясь, мы взглянули на девушку эту, Веселую девушку в кофточке светлой. В соломенной шляпе с большими полями, Ему улыбаясь лукаво и строго, Стояла она на широкой поляне, Где вдаль убегает лесная дорога. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Мы письма напишем родным и знакомым, Мы их известим о негаданной смерти, Мы

деньги пошлем им, мы снимки вернем им, Мы адрес надпишем на каждом конверте. Но как нам пройти по воронкам и комьям В неведомый край, на поляну лесную? Он так, видно, адрес той девушки помнил, Что в книжку свою не вписал записную. К ней нет нам пути — ни дорог, ни тропинок, Ее не найти нам... Но мы угадали, Кому нам вернуть этот маленький снимок, Который на сердце хранился годами. И в час, когда травы тянулись к рассвету И яма чернела на низком пригорке, Мы дали три залпа — и карточку эту Вложили Петрову в карман гимнастерки.

«Я мохом серым нарасту на камень...»

* * *

Я мохом серым нарасту на камень, Где ты пройдешь. Я буду ждать в саду И яблонь розовыми лепестками Тебе на плечи тихо опаду. Я веткой клена в белом блеске молний В окошко стукну. В полдень на лугу Тебе молчаньем о себе напомню И облаком на солнце набегу. Но если станет грустно нестерпимо, Не камнем горя лягу я на грудь — Я глаз твоих коснусь смолистым дымом. Поплачь еще немного — и забудь...

Встреча в пригороде

(Отрывки из поэмы)

Не ждите здесь широких обобщений — Еще кипит военная страда, Мы помним дым пылающих селений И взятые с боями города. Мы помним встречи, имена и даты, Разлуки, битвы, номера полков, — Но мы не летописцы, мы солдаты, Мы не ведем на марше дневников. Немудрено — мы в битве, в самой гуще, Лишь свой участок боя виден нам. Чтоб не отстать от впереди идущих, Мы не должны глазеть по сторонам. Пройдут года — тогда поэт маститый Процедит в книге мудрой и простой Сквозь обобщений и раздумий сито Истории дымящийся настой, Чтобы, навек свободные от мути, Кипучие и ясные до дна, Во всей жестокой и прекрасной сути Векам предстали наши времена.

_____________

...Наш город рос. Под грузными катками, Как новый век на прошлые века, Асфальт ложился на дробленый камень, Чтобы дорога нам была легка. По вечерам бензина дымкой синей Подергивались улицы. Вдали, Под грузами осев до ватерлиний, Торжественно трубили корабли. А там, где мы вчера играли в прятки, Где ржавый хлам валялся в беспорядке, Где шалаши мы строили не раз, Теперь, как наших чаяний свершенье, Над пустырями светлые строенья Тянулись к небу на глазах у нас. ...Лишь по весне, когда приходят сроки Ручьям звенеть и птицам прилетать, Бывали дни — на ум не шли уроки И покрывалась кляксами тетрадь. Тогда девчонок дергали за косы, Через окно глазели в школьный сад, На педагогов ясные вопросы Ответствовали скупо, невпопад, Грубили бестолково и несмело И у доски, кроша кусочек мела, Как бы задача ни была легка, Простаивали молча до звонка. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Прекрасна и туманна неизменно, Лишая землю отдыха и сна, Из волн залива Анадиоменой Выходит ленинградская весна. В плаще туманов и жемчужной пене Она идет, невинна и горда, И укрощенно лижет ей колени Строптивая балтийская вода. В порту ревут охрипшие сирены, Ползет Невой буксирный пароход, Цветут улыбки, морем дышат стены, И плесень на брандмауэрах цветет. Весна! В туманы розовые заткан Высокий мир, и высота близка, И вдруг, в порыве легком и внезапном, Прихлынет к сердцу сладкая тоска. И тосковать-то не о чем, — а все же Нас тянет сила, сильная, как смерть, Шататься по просторам бездорожий И в омуты бездонные глядеть, Завидовать растеньям, звездам, птицам, И, отвергая тишь и благодать, О неизбежном счастии томиться, И верить в сны, и встреч нежданных ждать, И жечь костры на берегу пологом, И слушать, как во тьме поет вода, И изменять проторенным дорогам Для узких троп, идущих в никуда. И, хоть мы коренные горожане, Нам становились улицы тесны. За верфями, домами, гаражами Встречали мы пришествие весны. Мы шли на взморье, где, качая доски И рваные мотая невода, На берег, тиной пахнущий и плоский, Накатывалась вольная вода. О, как легко здесь думалось, дышалось, Как в будущее верилось легко! Душа, как всем ветрам открытый парус, Раскидывала крылья широко. С годами мы умнели, мы взрослели, Но, словно в детстве, нам была земля — Как палуба не верящего в мели, Летящего за счастьем корабля...

_____________

Стоял июнь, на лето не похожий, Он от ветров и от дождей продрог, — Но наконец-то солнечный, погожий, К тому ж воскресный выдался денек. Мы встретились под деревянной аркой, «Челиту» джаз наяривал вдали; Мы все аллеи, все дорожки парка С Тамарой в это утро обошли. Киоски миновав и карусели, Уже ничьих не слыша голосов, Мы на скамью зеленую присели У циферблата солнечных часов. Здесь безраздельно тишина царила, Облюбовав зеленое жилье, И все как будто создано здесь было, Чтоб утвердить владычество ее. Лишь из-за парка, от речных излучин, Где плеск волны, где шелест тростника, Удары весел, легкий скрип уключин Чуть доносились к нам издалека. О чем мы говорили? Разве надо Припоминать счастливые слова?.. Припомнишь их — ни склада нет, ни лада, — Знать, не от них кружилась голова. Мы в будущее верили, как дети. Какая

с нами может быть беда! Никто на свете и ничто на свете Нас разлучить не в силах никогда. А время шло. К полудню было близко, И маленькая черная стрела — Тень времени — по каменному диску К двенадцати уверенно ползла. А мы смеялись, мы еще не знали, Что миновало царство тишины, Что пламенем объяты наши дали И на разлуку мы обречены, Что, разрывая узы всех объятий, Всех клятв и уверений, в этот час На роковом чернеет циферблате Стрела войны, направленная в нас.

_____________

Забыть ли день, когда в складском бараке Мне дали знаменитый котелок, Пилотку и одежду цвета хаки, Ремень и пару кирзовых сапог? Полуботинки скинув без печали, Я жесткие примерил сапоги. О, многое они обозначали, Трудны в них будут первые шаги! Я раньше жизнью шел как по паркету, Но мирная окончилась судьба, — Надевши обувь кованую эту, Вмиг ощутил я, как земля груба. Груба земля! На ней траншей зигзаги, Обветренные головы камней, Леса, могилы, топи и овраги, — В полуботинках не пройдешь по ней! Крута земля! Когда свистят снаряды, Готовя для тебя небытие, В нее вцепиться судорожно надо, Чтоб не свалиться замертво с нее. Когда она, как раненая птица, Крылами бьет — ее и жизнь любя, Умей в ней так укрыться и зарыться, Чтоб не зарыли к вечеру тебя. Она твоих друзей в беде спасала — Так будь на деле благодарен ей: По наступленья первому сигналу Ты оторваться от нее сумей. Топчи ее, ходи по ней в атаки И от врага ее обереги, — Ты носишь гимнастерку цвета хаки, Подкованные носишь сапоги!

_____________

А там уже состав товарный подан, Уже назначен отправленья час, Уже отстукан телеграфным кодом И принят к исполнению приказ, Уже орудья грузят на платформы, И недоумевающих коней Ездовые, ругаясь для проформы, Ведут в вагоны. Солнце все сильней Солдатам спины жжет жарою колкой. Скрипят ремни, рессоры и крюки, И пахнут хлороформом и карболкой Санроты полотняные тюки.

_____________

Мы шли на Запад, к битве. По дорогам, Навстречу нам, к спасенью, на Восток, Во всем многообразии убогом Тек бесконечный беженцев поток. Об отдыхе забыв и о ночлеге, И день и ночь — с утра и до утра — Шли пешеходы, двигались телеги, Грузовики, фургоны, трактора. А кони ржали зло и беспокойно, Усталый бык хрипел, как человек, И, головы понурив, как на бойню, Брели коровы позади телег. На нас глядели в сумеречном свете Сквозь частокол мерцающих штыков Усталые, неплачущие дети, Приникшие к бортам грузовиков. А женщины, лишившиеся крова, С кругами пыли у бессонных глаз... О, как они печально и сурово Смотрели вдаль, как бы не видя нас!

_____________

У речки, на холма пологом склоне, Мы оборонный заняли рубеж. То было утром, где-то ржали кони, Был летний воздух радостен и свеж. И, отражен в воде и с небом сближен, Не муча зноем, ветром не пыля, Был мир в то утро чист и неподвижен, Как будто впаян в призму хрусталя. А мы окопы рыли, и лопаты Вонзались в землю споро и легко, И артогня тяжелые раскаты Гремели где-то очень далеко. Прохладны были земляные комья, На травах спали капельки росы... Чего-чего я только не припомнил В те утренние тихие часы! Недавнее теперь казалось давним, — Для нас ли это на краю земли Веселый дождь стучал по белым ставням, Рассвет алел и яблони цвели... Для нас ли это птицы в рощах пели, Звенел ручей и день лукавый гас, Когда аллей зеленые туннели В счастливый сумрак уводили нас?

_____________

Все ближе бой. Тревожный рев моторов, И дыма синеватая стена, — И вот, на землю, как фитиль на порох, Легла предгрозовая тишина. Земля застыла в смутном ожиданье, Все затаилось, замерло вокруг, Лишь от реки, как тихое рыданье, К нам доносился булькающий звук. Там было все, как в небывалом детстве, — Песок, стрекоз прозрачная слюда, Но девочкой, забытою при бегстве, Стучась о камни, плакала вода. Из выцветшей, из поднебесной дали Все приближался рокот роковой. И мы кресты на крыльях увидали И услыхали падающий вой. Я ничего не расскажу подробно, Я помню — сжало обручем виски, Мир зашатался, загремел и дрогнул, И рухнул, распадаясь на куски. И вновь восстал под пеленою пыли, И бомбы выли, грохали и выли, Казалось, вырвав веки нам, чтоб яркий Вгрызался свет в зрачки усталых глаз, К слепящим полюсам электросварки Смерть наглухо приковывала нас. Нас взрывами мотало и глушило, Колючий холод бегал по спине, И, словно буры адской бормашины, Винты гудели в мутной вышине. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Потом бомбежка кончилась. За нею Артиллерийский начался обстрел, Он в непрерывном бешенстве гремел Все яростней, все ближе, все сильнее. Бежать бы, врыться в землю бы с размаха Стать камнем, речки немутимым дном... О, первый бой, когда в руках от страха Винтовка так и ходит ходуном! И черный столб земли, каменьев, дыма Перед окопом встал неумолимо — Как черный надмогильный кипарис — И на мгновенье в воздухе повис. Меня толкнуло дымом, гарью черной, Осколок взвыл. — Нагнись, скорей нагнись! — Песка сухого брызнувшие зерна, Как жесткой теркой, по лицу прошлись. И мой сосед упал на дно траншеи, А я на миг подумал: «Неужели Вот это — смерть?» Да, это смерть была! На лбу его блеснули капли пота, И горькая предсмертная зевота Солдату скулы темные свела. Но сам я стал солдатом в то мгновенье. Дыханье сперло злобою в груди, Тревоги, размышленья и сомненья — Все в этот миг осталось позади. В душе проснулась дремлющая ярость, Спугнула страх и прогнала усталость.