Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Шефнер Вадим Сергеевич

Безумный экскурсовод

Экскурсовод сошел с ума, Всех из музея выгнал вон: «Смотрите, граждане: дома! Взирайте, братцы: это клен! Глазейте: в скверике цветы! Какие странные цвета! Вот кот крадется сквозь кусты! Дивитесь, люди, на кота! Вот солнце — огненный орел, Нам подсветить его пора!» И на светило он навел Фонарик ватта в полтора. У всех на лицах был испуг — Его бы к доктору скорей! А солнце засияло вдруг Вдвойне

сильней.

Вечность

Когда последняя беда Опустит свой топор, Я упаду, как никогда Не падал до сих пор. Не так, как листья в листопад Иль к'o дну корабли, — Я буду падать, падать, пад... И не коснусь земли. Я врежусь в купол голубой, В небесные пары, Я буду прошибать собой Нездешние миры. Сквозь звезды, через темноту, Через хвосты комет Я буду падать в высоту Сто миллионов лет.

Стариковская жалоба

Поживем — и умираем, Очень грустные дела. А ведь жизнь была бы раем, Если б вечною была. Не успев проститься с веком, Умолкаем на века От смещения молекул, От простого сквозняка. Чуть нарвемся на обиду, Сразу — камушком ко дну — Отбываем в Инфарктиду, Молчаливую страну. А бывало, а бывало, Ни кола и ни двора, Пили воду из канала — И холера не брала. А бывало, лезли в драки, Натощак пускались в пляс — Будто кошка от собаки, Грусть шарахалась от нас.

Счастливый экспресс

Свое отработав, уходит кочующий гром — И мокрые звезды дрожат за оконным стеклом. И отсветы неба мерцают на березняке, И каждый листок — будто стеклышко в детской руке. А поезд впервые вбегает в такие леса — За ним остается протоптанная полоса. Сквозь белые рощи проносится он прямиком, Вагоны продуты черемуховым сквозняком. Плывет и качается влажно-зеленый хаос, Мгновенья, как птицы, взвиваются из-под колес, И в чьих-то глазах ослепительно отражены Дрожащие звезды, счастливые звезды весны.

Северный рай

Надо мной висят стрекозы Легкой дымкой слюдяной. Нимфы севера — березы — Скромно шепчутся со мной. Не страшась идет лисица По тропинке прямиком, И в траве змея струится Светло-серым ручейком. А в реке, в затонах сонных, Средь зеленоватой тьмы, В омутах незамутненных Дремлют мудрые сомы. И, планету огибая, Мирно реет надо мной Небо — птица голубая С кругло-желтой головой.

У картины

Последний кабак у заставы, И в инее конь у крыльца. В снега величайшей державы Дорога легла без конца. В недолгом трактирном уюте Задумайся у камелька, Какие пути и распутья Ждут путника и ямщика. Художник останется с нами, А кто-то шагнет в неуют, А

кто-то расстанется с нами — И версты в глазах поплывут. Он едет по снежной равнине; Морозно, бело и темно, — И все, чего нет на картине, Ему испытать суждено.

«В сыром пароходном дыму...»

* * *

В сыром пароходном дыму По набережной залива Цветы неизвестно кому Несет человек торопливо. Подобран осенний букет Как бы в ослепленье счастливом — И желтый, и розовый цвет, И алый с лиловым отливом. А окна рассветом горят, Разбросано пламя по кленам, Патрульные чайки парят В полете целеустремленном. И пахнет опавшим листом, И радостно так и тревожно Трубят пароходы о том, Что все в этом мире возможно.

Ожидание

За пятьдесят, а все чего-то жду. Не Бога и не горнего полета, Не радость ожидаю, не беду, Не чуда жду — а просто жду чего-то. Хозяин вечный и недолгий гость Здесь, на Земле, где тленье и нетленье, Где в гордые граниты отлилось Природы длительное нетерпенье, — Чего-то жду, чему названья нет, Жду вместе с безднами и облаками. Тьма вечная и негасимый свет — Ничто пред тем, чего я жду веками. Чего-то жду в богатстве и нужде, В годины бед и в годы созиданья; Чего-то жду со всей Вселенной, где Материя — лишь форма ожиданья.

«Ты в былое свое оглянись...»

* * *

Ты в былое свое оглянись: Все — от камня до человека — Торжествующе тянется ввысь, Как в возвышенном мире Эль Греко. И чем дальше уходят года, Тем властительней и своевольней Память строит свои города И надстраивает колокольни. Память ставит своих часовых У черты, у расстанного круга, И покуда мы живы — в живых Оставляет убитого друга. И порою, не помня имен, Все исходы забыв и невзгоды, На полянах ушедших времен Водит праздничные хороводы.

1972

Напев тридцатых лет

Быть может — вдалеке, быть может — за стеною, Быть может — подо мной, быть может — надо мною Пластинку прежних лет опять заводит кто-то, И у меня с утра не спорится работа. Сквозь известь и кирпич, сквозь плиты перекрытий, Сквозь время, сквозь пласты слежавшихся событий, Как через кожу шприц — мне прямо в сердце вколот Напев тридцатых лет, когда я был так молод. Обшарпанный рефрен, любовные угрозы, И в голосе певца заученные слезы, Но за тщетою слов, за их усталой сутью Вся жизнь мне предстает как вечное распутье. Еще не пробил час, и жребий наш не выпал, И тысяча надежд раскинута на выбор; Все впереди еще — и доброе, и злое. Еще в грядущем все, что отошло в былое. И голоса друзей, войной навечно взятых, Мне слышатся вдали, и в громовых раскатах Напев тридцатых лет звучит в пыли дорожной, Преобразясь в хорал возвышенно-тревожный.