Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Шефнер Вадим Сергеевич

Инфляция слова

Романтика, кто ты? Неужто Опущен таинственный флаг?.. Усталое слово — кормушка, Банальности фирменный знак. Ты храбрых водила в разведку, Во гневе вздымала копье — Теперь обернули конфетку В бумажку, где имя твое. Ты с выгодой пущена в дело, Тебя на расхожий мотив Поет безголосая дева, Слюней в микрофон напустив. В лесу, где лютуют туристы, Березки и елки губя, Под вечер гундосый транзистор Расслабленно славит тебя. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Когда-то рожденные новью, С годами теряя права, На сером кресте суесловья Распятые гибнут слова. Живая их суть остается, Да только

не сразу она По-новому нам отзовется, Не сразу войдет в письмена.

1973

Тыловая баллада

Дразнили крысой тыловой, А был он писарь полковой, Нестроевой солдат. За то, что почерк был красив, За четкий воинский курсив Он был зачислен в штат. Поскольку он в детдоме рос, Никто не загрустил всерьез, Когда он призван был. Он, непригож и неженат, Один шагал в военкомат — Никто не проводил. Кого-то он давно простил, Кого-то он в письме просил: «Хоть строчку напиши...» Ответа ждал напрасно он — Других, счастливых, почтальон Поддразнивал: «Спляши!» ...В штабной землянке он сидел, Немало было всяких дел Поручено ему. (Ах, жизнь у писаря легка, Передовая неблизка — Издалека, издалека Казалось кой-кому.) Гремел, гремел военный гром, А писарь все водил пером С рассвета дотемна. Не только кровь войне нужна — Бумагу жадно жрет война, Чернила пьет она. ...В то утро враг — в который раз! — Решил побеспокоить нас Средь елей и болот; Он орудийные стволы Навел на ближние тылы — Обычный артналет. Минут пятнадцать бил подряд, Обстреливая наш квадрат, И вот снаряд шальной, Нежданный двухпудовый гость, Накаты прорубив насквозь, В блиндаж попал штабной... Теперь уж не придет ответ — Ни тыла нет, ни фронта нет Уже тридцатый год. Связист не тянет провода, И письма не идут сюда — За тридевять невзгод. Могила поросла травой, И ель над самой головой Уходит в облака... Он был не трус и не герой, Не командир, не рядовой — А просто писарь фронтовой Пехотного полка.

Ночное чтение

Над томом Плутарха осеннею ночью Склонюсь — и минувшее вижу воочью. Как будто остывшей поверхностью лавы Неспешно шагаю, листая страницы Запекшейся крови, свалявшейся славы, Всего, что свершилось и не повторится. О старец, твои ниспровергнуты боги, Твоим аналогиям нет аналогий, — Ну где этим римлянам древним и грекам Тягаться с двадцатым космическим веком! ...Ушедшею давностью дышат страницы, Но, книгу закрыв, я не в силах забыть их. Под шлаком былого кипит, пузырится Бессонная магма грядущих событий.

Соотношения

Из мигов состоят года, Из капель — пенные валы, И в сладкой мякоти плода Так зернышки его малы. Величественная гора, Взметающая град камней, — Всего лишь только кобура Сил, что стократ ее важней. Нам разум освещает путь, Но как бы некою горой Вещей естественная суть Заслонена от нас порой. И если приоткрылись мне Истоки следствий и причин, То чувствам ясны не вполне Соотношенья величин. ...Но пусть порой я нищ и гол Перед игрою внешних сил, В свой череп — костяной чехол — Я всю Вселенную вместил.

Зарытый канал

Я с вокзала иду, как бывало, Я ступаю на старенький мост; Он теперь над зарытым каналом Будто странный, ненужный нарост. Вспоминаю, что было и сплыло, Необъятное силюсь объять И невольно гляжу за перила: Вдруг себя там увижу опять. Сколько тысяч моих отражений Там осталось в зарытой воде... Неужели теперь, неужели Нет меня уже больше нигде? ...Торопясь под вокзальные своды, За перилами, вровень

со мной, Молодые идут пешеходы По утоптанной тверди земной.

Дом на Васильевском острове

Нет, не в минувшем счастье. Но видней На склоне лет и на исходе сроков Спасительная бедность давних дней, Незамутненность жизненных истоков. Не ночи вспоминаю — вечера, Не поцелуи, а рукопожатья; На девочке с соседнего двора Заботливо заплатанное платье. И никогда не будет мной забыт Огромный дом, массив кирпичной плоти, — Я помню цокот ломовых копыт В таинственных тоннелях подворотен; Гул примусов и неуют квартир, Поленницы с осклизлыми дровами, И пристальное вглядыванье в мир Сквозь радужную призму упований.

Счастье

Е. Г.

Идем за надеждою вслед, За древней скрипучей арбою... А счастье не там, где нас нет, А там, где мы рядом с тобою. В судьбу к нам оно не влетит Кичливой и пышной жар-птицей, Но вплавлены в будничный быт Его золотые частицы.

Фасады старых зданий

Тая всю явь, что мимо них текла, Все отраженья давних поколений, Как занавешенные зеркала, Стоят фасады городских строений. Когда-нибудь изобретут прибор: Направив луч на здание любое — На особняк, на крепость, на собор, — Мы прошлое увидим пред собою. Мы краску на стене за слоем слой Начнем листать, чтобы смогли открыться Присыпанные пеплом и золой Империи забытые страницы. Пройдут ряды повозок и телег, Проскачет всадник, и промчатся сани, Прохожие, прошедшие навек, Проявятся на каменном экране. Поверхности вокзалов и казарм Сквозь муть натеков, паутину трещин — Все то, о чем историк не сказал, Покажут нам в обыденности вещей. И каждый храм, больница и дворец На голой кладке, за последним слоем, Вещая и начало, и конец, Нам явят всех, кто эти стены строил. И пусть мы не услышим голосов — Мы неизвестных каменщиков лица Увидим средь строительных лесов — И не забудем в пояс поклониться. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Скрывая все, что отражалось в ней, И ни на чей не отвечая вызов, Стена — немая плоскость из камней — Стоит, как невключенный телевизор.

Хрестоматийный мальчик

Голландский бедный мальчик У грани пенных вод Дрожит и горько плачет, А с места не сойдет. По щиколотку в тине Стоит он день-деньской, Промоину в плотине Закрыв своей рукой. Уже припухли гланды И боль в его груди, Но сгинут Нидерланды, Лишь руку отведи. Пробита будет дамба Соленою волной — Тогда аминь и амба Всему, что за спиной. . . . . . . . . . . . . . . . . . Невесел на картине Продрогший паренек; Что он хрестоматией, Ему и невдомек. Он никого не учит, Ничьих похвал не ждет, Он этот частный случай В закон не возведет. С усталостью во взоре, С надеждой и тоской Он сдерживает море Немеющей рукой.

Иносказание

Не застраивай лётного поля, Хоть пустынно и голо оно. Не застраивай лётного поля — Ведь другого не будет дано. Пусть жалеет, сочувствует кто-то, Пусть другим твоя бедность смешна, Но тебе для разгона, для взлета Только ровная местность нужна.

Обычный сон

Никто не скажет, почему во сне Вдруг возникали рощи и обрывы И давний враг, как друг, пришел ко мне, И был я то несчастным, то счастливым. И мой двойник со мною говорил, Подсказывал таинственные числа И вел меня мостами без перил Над безднами — без умысла и смысла. Был так обычно-необычен сон, А мудрый опыт шлялся в самоволке, И сам в себе был разум отражен, Как в зеркале, разбитом на осколки.