Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Стихотворения

Шефнер Вадим Сергеевич

Случайность

Тебе идет седьмой десяток лет, А чем ты тех, кто раньше умер, лучше? Поскольку бога не было и нет, За все благодари ничтожный случай. В сложнейшей иерархии причин, Несущих нам спасенья и кончины, Порой главнейший обретают чин Не очень-то большие величины. Гляди, гляди в минувшее, старик! Твое везенье, может быть, таится В пушинке тополиной, что на миг У снайпера повисла на реснице. И, может быть, давно б тебя земля Взяла, избавив от соблазнов поздних, Но старшина, блокадный хлеб деля, На целый грамм в твою ошибся пользу. Живи — и помни средь земных забот, Что

для других все кончилось иначе, — И их невольно оскорбляет тот, Кто видит смысл в своей слепой удаче.

«На миг оглянуться...»

* * *

На миг оглянуться — А что там у нас за спиной? Там ласточки вьются Над старой кирпичной стеной, Там детские ссоры, Счастливейших дней череда, Там ясные взоры, — Никто нас не пустит туда. На миг только глянем — Какие мы были в былом? Там утречком ранним Идем по тропинке вдвоем. Мы оба прекрасны (При взгляде из нынешних лет) — И оба не властны Вернуться туда, где нас нет. На миг оглянуться — Траншея, болотистый луг. «Оставь затянуться!» — Твердит умирающий друг. Он там, в сорок первом, Он молод на веки веков, Он в гости, наверно, Не ждет никаких стариков. В минувшее горе Нам тоже вернуться нельзя — В другое, в другое, В другое уводит стезя.

Три странника

Ходят, бродят без дорог, Головы склоня, Стыд, стыдище и стыдок — Кровная родня. Даже в выходные дни Нет покоя им, И равно видны они Зрячим и слепым. Ты их сам не раз встречал На путях своих, И краснел, и замирал Ты, увидя их. Уж не так ты, значит, плох, Грешный человек... Бойся тех, кто этих трех Не видал вовек.

У телевизора

Свет все более сходится клином, Телефонных не слышно звонков. К телевизору, будто к камину, Тянет под вечер двух стариков. Оба смотрят с улыбкой умильно, Как мелькают чужие места, Как струятся серийные фильмы, Где развязка, как в песне, проста. И давно им не кажется странным, Что, на зов их явившись извне, Застекленные люди и страны Возникают в астральном огне. Одиночеств людских разбавитель, Растворитель печалей дневных, Допоздна угловой этот житель Колдовать будет в комнате их. Но едва в нем огонь оттрепещет — Ночь нахлынет своей чередой, И в экран его смотрятся вещи, Как в аквариум с мертвой водой. И становится холодно дома, И, старательно застеклены, Снимки родственников и знакомых Не мигая глядят со стены.

Беседа с другом редактором

Говорят: пора на мыло, Седина — не благодать... Друг, вот если б можно было Жизнь мою переиздать! Я отвел бы больше места Для пиров и для побед, Напрочь вытравив из текста Огорченья прошлых лет. Всей судьбы своей зигзаги Вытянув в прямую нить, Наяву и на бумаге Заново б я начал жить! Друг редактор мне ответил: «Самому себе не лги! Ты высказыванья эти Для глупцов прибереги. Грусть и радость своенравны — Это знают мудрецы; Грусть и радость равноправны, Словно сестры-близнецы. Утвердясь в душе бессрочно, Перевесив груз невзгод, Счастье наше, как нарочно, Счастьем

быть перестает. Пой бесхитростные песни, Плачь и радуйся с людьми И судьбы неравновесье С благодарностью пойми. Ибо, как ты там ни прыгай, Но для каждого из нас Жизнь — загадочная книга — Издается только раз».

Городская элегия

Пусть мысль моя покажется нелепой. Брел мимо кладбища — и ясно стало мне, Что там, среди его крестов и склепов, Старуха смерть отсутствует вполне. Что делать ей средь этой тишины, Где все концы с концами сведены, Что взять ей с тех, кого она взяла, — Не здесь она ведет свои дела. По улицам она и по больницам рыщет — Среди живых она добычу ищет.

Последний наставник

Я сменил шесть наставников-десятилетий, И теперь начинаю о них сожалеть я: Это были совсем неплохие ребята — Голодранцы, бродяги, трудолюбцы, солдаты... А последний наставник домовитый такой, деловитый, Осторожный такой, будто сделанный из динамита; Он, скупец, все глядит на часы, Он дни, как червонцы, считает; Он мне шепчет, что только для стран и народов Вековечная Вечность течет по спирали, Но для человека под старость Изгибается время по кругу, Как змея, — чтобы хвост свой ужалить.

«С годами краса наша тает...»

* * *

С годами краса наша тает, С годами — греши не греши — Морщинится и выцветает Лицо — этикетка души. Душа не стареет, умнеет, В бессмертие рвется она, — Но вечною быть не умеет, Телесным законам верна. О тело, непрочный контейнер, Конструкторский брак бытия! Ты станешь компостом для терний, Щепоткою пепла... А я? Душе моей снятся дороги, Не хочет она на покой, — Но груз погибает в итоге Из-за упаковки плохой.

Открытая ночь

А. А. Михайлову

Этот хутор литовский В стороне от шоссе Не простой, не таковский, Не как прочие все. Этот хутор литовский На озерной косе Предстает мне в чертовской, Марсианской красе. Ночью гляну с крыльца я — Чудеса предо мной Возникают, мерцая Над седой пеленой. Там — не дивные горы, Не таинственный скит И не ангельский кворум У прибрежных ракит, — Там конструкции странной Кто-то строит мосты Из теней, из тумана, Из цветной темноты; Там нездешние зданья Кем-то возведены Из росы и молчанья, Из осколков луны. ...Может, мир необычен В самой сути своей, А в Галактике нынче Ночь открытых дверей? Может, кто-то ответа Ждет на давнюю весть? Может, то, чего нету, — Тоже все-таки есть?

«Макромир мне непонятен...»

* * *

Макромир мне непонятен, Стыну у его дверей, — Он почти невероятен В необъятности своей. В микромир бы мне пробраться, В мир незримых величин, В край, где корни коренятся Всех последствий и причин; В царство малых измерений Вникнуть, где на миллион Действенных микромгновений Миг обычный расщеплен; В государство дробных чисел И неведомых чудес, От которых мы зависим Более, чем от небес...