Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля
Шрифт:
— Вот и княгиня, — сказал Дон Филипо дель Монте Елене Мути.
Мути встала, чтобы поздороваться с подругой.
— Уже на поле сражения! — воскликнула Ферентино. — Уже.
— А Франческа?
— Еще не приезжала.
Подошло четверо или пятеро кавалеров, герцог Ди Гримити, Роберто Кастельдиери, Людовико Барбаризи, Джанетто Рутоло. Появились и другие. Шум дождя заглушал слова.
Донна Елена протянула Сперелли руку так же просто, как и другим. Он почувствовал, что это пожатие руки отдаляло его. Елена показалась ему холодной и важной. В одно мгновение, все его сны застыли и разрушились, воспоминания предыдущего вечера спутались, надежды исчезли. Что с ней? Она была уже не та. Была одета в меховую тунику, а на голове у нее была такая же меховая
— До вазы дело еще не дошло, — сказала она княгине и снова уселась.
Каждая вещь проходила через ее руки. Ее соблазнял изваянный из сардоникса Кентавр, очень тонкой работы, может быть из расхищенного музея Лоренцо Великолепного. И она приняла участие в торгах. Сообщала свою цену продавцу, тихим голосом, не поднимая на него глаз. В известное мгновение соперники остановились: камень достался ей, за недорогую цену.
— Великолепная покупка, — сказал Андреа, стоявший за ее стулом.
Елена не могла не вздрогнуть. Взяла оникс и передала его Андреа, поднимая руку до высоты плеча, и не оборачиваясь. Это была действительно очень красивая вещь.
— Может быть, это Кентавр, с которого делал копию Донателло, — прибавил Андреа.
И наряду с восхищением красивой вещью, в его душе возникло восхищение благородным вкусом женщины, теперь владевшей ею. «Стало быть, она во всем — избранница, — подумал он. — Какие восторги она может дать утонченному любовнику!» Последнее возрастало в его воображении, но, возрастая, ускользало от него. Глубокая уверенность предыдущего вечера сменялась каким-то унынием, и начали всплывать первоначальные сомнения. Он слишком много грезил ночью с открытыми глазами, утопая в бесконечном блаженстве, тогда как воспоминание о каком-нибудь движении, о какой-нибудь улыбке, о каком-нибудь повороте головы, о какой-нибудь складке платья захватывало его и окутывало его, как сеть. И теперь весь этот призрачный мир жалким образом рухнул от прикосновения действительности. Он не прочел в глазах Елены того особенного приветствия, о котором он столько думал, она не отличила его, среди остальных, никаким знаком. «Почему?» Он чувствовал себя униженным. Все эти глупые люди кругом раздражали его, раздражали и эти, привлекавшие ее внимание, вещи, раздражал его и Дон Филиппо дель Монте, который то и дело наклонялся к ней и шептал, может быть, что-нибудь дурное. Явилась и Аталета. Она была, как всегда, весела. Среди уже успевших окружить ее мужчин, ее смех быстро заставил повернуться Дона Филиппо.
— Троица совершенна, — сказал он и встал.
Андреа тотчас же занял место рядом с Мути. Почувствовав нежный запах фиалок, он прошептал:
— Это не вчерашние.
— Нет, — холодно ответила Елена.
В ее зыбкой и ласкающей, как волна, подвижности, всегда была угроза неожиданного холода. Она была подвержена вспышкам внезапной суровости. Андреа не понимал и замолчал.
— Кто больше? Кто больше? — кричал продавец.
Цены возрастали. Торги разгорелись из-за шлема Антонио Полайюоло. В дело вмешался даже кавалер Давила. Воздух, казалось, постепенно накалялся и желание владеть этими красивыми и редкими вещами овладело всеми. Мания распространялась, как зараза. Увлечение старинными вещами дошло в Риме в этом году до крайности. Все салоны аристократии и буржуазии были переполнены «диковинками». Каждая дама кроила подушки для своего дивана из риз, и ставила свои розы в умбрские вазы или в чаши из халцедона. Аукционные залы стали излюбленным местом встреч, и распродажи бывали чрезвычайно часто. Являясь к вечернему чаю, блеска ради, дамы говорили: «Я с распродажи картин художника Кампоса. Большое оживление. Великолепны мавританские блюда! Купила вещицу Марии Лещинской. Вот она!»
— Кто больше?
Цифры возрастали. Любители толпились вокруг прилавка. Между «Рождеством»и «Благовещеньем»Джотто, изящное общество предавалось веселым шуткам. Среди запаха
— Раз! Два! Три!
Стук молотка предоставил флорентийский шлем во владение лорду Хемфри Хисфильду. Аукцион начался снова с мелких вещей, переходивших из рук в руки, вдоль прилавка. Елена осторожно брала их, внимательно осматривала и, не говоря ни слова, клала их перед Андреа. Тут была и эмаль, и слоновая кость, часы XVIII века, золотые вещи миланской работы времен Людовика Моро, и молитвенники, писанные золотом по небесного цвета пергаменту. От герцогских пальцев эти драгоценности, казалось, становились ценнее. Прикасаясь к более желанным вещам, маленькие руки иногда слегка вздрагивали. Андреа смотрел напряженно, и в своем воображении он превращал малейшее движение этих рук в ласку. «Но почему Елена клала каждую вещь на стол, вместо того чтобы передавать ему?»
Он предупредил движение Елены тем, что протянул руку. И с этого времени слоновая кость, эмаль и драгоценности переходили из рук возлюбленной в руки влюбленного, доставляя ему несказанное наслаждение. Казалось, что в них проникла частица любовных чар этой женщины, как железу отчасти сообщаются свойства магнита. Это было действительно магнетическое ощущение блаженства, одно из тех острых и глубоких ощущений, которые переживаются почти исключительно в начале любви и которые, по-видимому, ни физически, ни психически, не приурочены к определенному центру, но таятся в каком-то нейтральном элементе нашего существа, в каком-то, так сказать, промежуточном элементе неизвестной природы, что проще духа, но нежнее формы, где страсть накапливается, как в приемнике, откуда страсть лучеиспускается, как из очага.
«Это еще неизведанноенаслаждение», — еще раз подумал Андреа Сперелли.
Легкое оцепенение начинало овладевать им, и мало-помалу он терял чувство места и времени.
— Советую приобрести вот эти часы, — сказала Елена, со взглядом, значения которого он сначала не понял.
Это был маленький череп из слоновой кости с поразительным анатомическим сходством. На каждой челюсти был ряд бриллиантов, а в глазных впадинах сверкали два рубина. На лбу была вырезана надпись: «Ruit hora», на затылке — другая надпись: «Tibi, Hippolyta». Череп открывался, как ящик, хотя смычка была неразличима. Внутреннее биение механизма сообщало этому черепу невыразимое подобие жизни. Эта могильная драгоценность, которую таинственный художник подарил своей возлюбленной, должна была отмечать часы опьянения и своим видом предостерегать любящие души.
Воистину, наслаждение не могло желать более изысканного и более возбуждающего мерила времени. Андреа подумал: «Она предлагает его для нас?» И при этой мысли смутно зашевелились и всплыли из неизвестности все надежды. И, с каким-то энтузиазмом, он вмешался в торги. Ему отвечали два или три соперника, и среди них Джаннетто Рутоло, любовник Донны Ипполиты Альбонико, был особенно привлечен надписью: «Tibi, Hippolyta».
Немного спустя, оспаривали вещь только Рутоло и Сперелли. Цифры стали гораздо выше действительной цены ее, продавцы улыбались. Наконец, Джаннетто Рутоло, побежденный упорством противника, больше не отвечал.
— Кто больше? Кто больше?
Возлюбленный Донны Ипполиты, несколько бледный, крикнул последнюю цифру. Сперелли набавил. Наступило мгновенное молчание. Продавец смотрел на обоих соперников, потом, медленно, не сводя с них глаз, поднял молоток.
— Раз! Два! Три!
Череп достался графу Д’Уджента. Шепот прошел по залу. Сноп лучей проник через окно и озарил золотой фон триптихов, оживил скорбное чело Сиенской Мадонны и покрытую стальной чешуей серую шапочку княгини Ди Ферентино.