Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля
Шрифт:
— Право, Андреа! Помогите нам, помогите…
Была очень оживлена, на словах, в движениях. У нее был очень моложавый вид. На ней была жакетка из темно-синего сукна, с черной барашковой опушкой по краям, на стоячем воротнике и рукавах, а шерстяной шнур, поверх барашка, образовывал изящный узор. С изумительной грацией она держала одну руку в кармане, а другой указывала на обои, драпировку, мебель, картины. Спрашивала совета.
— Куда бы вы поставили вот эти два сундука? Видите ли, Мемпс нашел их в Лукке. Живопись вашегоБоттичелли. И куда бы вы повесили вот
Андреа узнал четыре Гобелена с «Историей Нарцисса»,бывшие на аукционе кардинала Имменрэт. Взглянул на Елену, но не встретил ее взгляда. Им овладело глухое озлобление, на нее, на мужа, на эти предметы. Он бы предпочел уйти, но ему нужно было предоставить к услугам супругов Хисфилд свой хороший вкус, нужно было вынести археологическую эрудицию Мемпса,страстного коллекционера, пожелавшего показать ему некоторые из своих собраний. Он узнал, под стеклом, шлем Поллайюоло, и, под другим, чашу из горного хрусталя, принадлежавшую Никколо Никколи. Присутствие этой чаши в этом месте странно смутило его, и безумные подозрения мелькнули в его душе. Значит, она досталась лорду Хисфилду? После пресловутого, не-доведенного до конца, спора никто больше не занимался драгоценностью, никто не возвращался на аукцион на следующий день, мимолетное возбуждение утихло, погасло, прошло, как все проходит в светской жизни, и спорить о хрустале было предоставлено другим. Самое естественное дело, но в это мгновение оно показалось Андреа необыкновенным.
Он нарочно остановился перед витриной и долго всматривался в драгоценную чашу, где предание об Анхизе и Венере сверкало, как изваяние из чистого алмаза.
— Никколо Никколи, — сказала Елена, произнося это имя с неопределенным оттенком, в котором юноше почудилась легкая печаль.
Муж прошел в соседнюю комнату, чтобы открыть шкаф.
— Помните! Помните! — обернувшись, прошептал Андреа.
— Помню.
— Когда же я увижу вас?
— Кто знает!
— Вы мне обещали…
Появился Маунт-Эджкемб. Продолжая обход, перешли в другую комнату. Всюду были обойщики, натягивали драпировки, приколачивали занавески, переносили мебель. Всякий раз, когда подруга спрашивала совета, Андреа приходилось делать усилие, чтобы ответить, победить дурной порыв, совладать с нетерпением. И в одно мгновение, когда муж говорил с одним из рабочих, он сказал ей тихо:
— Зачем подвергать меня этой пытке? Я думал застать вас одну.
В одной из дверей шляпа Елены задела за плохо повешенную занавеску и сбилась на одну сторону. Смеясь, она позвала Мемпса развязать вуаль. И Андреа видел, как эти ненавистные руки развязывали узел на затылке желанной, касались маленьких черных локонов, этих живых локонов, которые некогда источали, под его поцелуями, таинственный запах, несравнимый ни с одним из известных благоуханий, нежнее всех, опьяняющий более всех.
Он немедленно простился, уверяя, что его ждут к завтраку.
— Мы окончательно переедем сюда первого февраля, во вторник, — сказала Елена.
— Надеюсь, вы будете тогда нашим неизменным гостем.
Андреа поклонился.
Он дал бы что угодно, лишь бы не касаться руки лорда Хисфилда. Ушел, полный ненависти, ревности, отвращения.
В
— Все еще в Сиене? Когда прибудут?
Министр, помня, что в игре с молодым графом в последнюю ночь в Скифанойе выиграл несколько тысяч лир, ответил чрезвычайно любезно. Он знал Андреа Сперелли как удивительного игрока, высокой марки, безукоризненного.
— Они обе здесь, вот уже несколько дней. Приехали в понедельник. Мария очень огорчена, что не застала маркизы Д’Аталета. Полагаю, что ваш визит будет ей приятен. Живем на Национальной. Вот вам точный адрес.
И вручил ему свою карточку. Потом продолжал играть. Андреа услышал оклик герцога ди Беффи.
— Почему ты не явился сегодня утром в Ченто Челле? — спросил его герцог.
— У меня было другое свидание, — ответил Андреа, не задумываясь, просто, чтобы извиниться.
Герцог и остальные иронически засмеялись.
— Во дворце Барберини?
— Вполне возможно.
— Возможно? Людовико видел, как ты входил…
— А ты-то где был? — спросил Андреа Барбаризи.
— У моей тетушки Савиано.
— Ах!
— Не знаю, лучше ли кончилась твоя охота, — продолжал герцог ди Беффи, — у нас же было сорок две минуты бешенного галопа и две лисицы. В четверг, у Трех Фонтанов.
— Понял? Не у Четырех, — со своей обычной комической важностью, наставительно, заметил Джино Бомминако.
На эту остроту друзья захохотали, и смех передался даже Сперелли. Это злословие не возмущало его. Больше того: именно теперь, когда не было ни малейшего основания, ему было приятно, что друзья думают о возобновлении его связи с Еленой. Он стал разговаривать с подошедшим Джулио Музелла-ро. По нескольким донесшимся словам он понял, что в группе говорили о лорде Хисфилде.
— Я познакомился с ним в Лондоне, шесть или семь лет тому назад…
Кажется, он был Лордом Спальнипринца Галльского…
Потом голос стал тише. Должно быть, герцог рассказывал чудовищные вещи. Среди отрывков эротических фраз, два или три раза, Андреа расслышал название знаменитой в истории лондонских скандалов газеты: «Pall Mall Gazette». Ему хотелось слышать: чудовищное любопытство овладело им. Представил руки лорда Хисфилда, эти бледные руки, такие выразительные, такие многозначительные, такие красноречивые, незабвенные. Но Музелларо продолжал разговаривать с ним. Музелларо сказал.
— Пойдем. Я расскажу тебе…
На лестнице встретили поднимавшегося графа Альбонико. Был в трауре по случаю смерти Донны Ипполиты. Андреа остановился: расспрашивал о скорбном событии. Он узнал о несчастьи в ноябре, в Париже, от Гвидо Монтелатичи, брата Донны Ипполиты.
— Значит, был тиф?
Белокурый, бесцветный вдовец воспользовался случаем излить свое горе. Он носился со своей болью, как некогда носился с красотой своей жены. Недостаток речи делал его скорбные слова жалкими: и казалось, что его белесоватые глаза, с минуты на минуту, должны осесть, как два сывороточных пузыря.